Сидя на заднем сиденье просторной служебной машины и рассеянно поглядывая сквозь тонированные стекла на проносящиеся мимо дома, на толпящихся у остановок обывателей, на развешенные повсеместно предвыборные плакаты с его, Колдуновской, фотографией и короткой надписью под ней: “Порядок, закон, справедливость!”, — мэр города Черногорска, он же совладелец обогатительного комбината, пребывал в весьма встревоженном состоянии. Накануне вечером неизвестными пока лицами (прокурор Чухлый с особенным ударением произнес по телефону это слово “пока”), было совершено вооруженное покушение на коммерческого директора комбината Акима Корысного. Было отчего встревожиться. До сих пор мятежные волны взбаламученной городской жизни не выплескивались из определенных и расчерченных Колдуновым берегов и не взлетали так высоко. До сих пор сильные люди города сего пребывали в относительном покое и безопасности, наблюдая со своей высоты за тем, как там внизу, в мутных водоворотах и тинистых таинственных омутах крупные зубастые хищники пожирали более мелких, или же, объединившись в тесную стаю, мелкая тварь рвала на части тварь более крупную…
Все это было в порядке вещей, не нарушало общей гармонии мира и происходило в полном соответствии с законом естественного отбора, а закон Колдунов уважал и недаром упоминание о нем вставил в свой агитационный плакат. Теперь же происходило нечто, нарушающее установившийся порядок вещей, а порядок Колдунов уважал ничуть не менее закона, а может быть, даже и больше, недаром “порядок” на плакате стоял впереди “закона”… И правильно, ибо не закон устанавливает порядок вещей, а, скорее, установившийся порядок вещей просто-напросто фиксируется законом.
“Впрочем, к черту эти выверты и софизмы, — Колдунов скрипнул зубами. — Неважно, кто это сделал, важно — против кого! Какая-то сволочь подбирается ко мне, к комбинату, и сволочь эта, судя по ее наглости, достаточно сильная… То, что на Акима наехали из-за его личных финансовых делишек, маловероятно. Не исключено, что покушение могло быть случайным, никак не связанным с комбинатом, но это оставим пока за скобками, тут нужно просчитывать самые мрачные варианты”.
После недолгого размышления и сопоставления известных ему фактов Колдунов вынужден был придти к выводу, что самый мрачный, но он же и наиболее верный вариант — происки набравшего изрядную теневую силу гангстера Ферапонта.
В просторной приемной его уже поджидали начальник милиции Рыбаков и прокурор Чухлый, которые при его появлении разом вскочили с кожаного дивана. Однако мэр даже не удостоил их взглядом.
— Никого не впускать, — скомандовал он секретарше. — Ни с кем не соединять. А вы — ко мне! — бросил он перетаптывающимся стеснительно Рыбакову и Чухлому.
— Но, Вениамин Аркадьевич… — начала было секретарша, — тут из Москвы…
— Ни с кем, — отрезал Колдунов. — До особого распоряжения.
С этими словами он проследовал в служебный кабинет, а вслед за ним, уступая первенство друг другу, в дверь вошли Чухлый и Рыбаков.
— Ну что, субчики?! — тотчас набросился на них Колдунов, швыряя на подоконник портфель. — Расслабились на жирных харчах! Заелись, коты! Распустили шпану! Может, и на меня уже киллера готовят, я и не удивлюсь, если так…
Опытные в административных передрягах Чухлый и Рыбаков стояли потупясь, с одинаково скорбными лицами, держали под мышками одинаковые служебные папочки, молча пережидали первый выброс начальственной злобной энергии.
Покричав и побегав по кабинету две-три минуты, Колдунов действительно несколько сбавил тон. Уселся наконец в мягкое вертящееся на оси кресло с высокой спинкой, побарабанил пальцами по широкому столу.
— Докладывай, — мрачно кивнул Рыбакову.
Дородный начальник милиции, промокнул платком лысину, вытер лоб, шею, затем извлек из-под мышки папочку, раскрыл ее.
— Протокол, — объявил тупо. — Я, Вениамин Аркадьевич, выборочно… По сути… “Вчера, около половины одиннадцатого вечера в районе пересечения улицы Ленина и Свободы неизвестными лицами, которые, проявляя явное неуважение к нормам общественной нравственности и общепринятым моральным принципам…”
— Стоп-стоп-стоп! — замахал руками Колдунов. — Ты, Рыбак, не выделывайся, давай своими словами.
— Позвольте мне, — тщедушный Чухлый оттеснил Рыбакова и, поблескивая стеклышками тонких очков, выступил вперед. — Я, Вениамин Аркадьевич, скажу кратко. Итак, вчера вечером, около половины одиннадцатого, у элитного дома, где живет Корысный, его поджидали на машине. Машина, предположительно, белые “жигули”. Один сидел в кабине. Стреляли двое… Из пистолета-пулемета “люгер” и из “макарова”. Ждали долго, найдено двадцать два окурка от сигарет “парламент”… Корысный, видимо, чуял что-то, потому что мгновенно сориентировался и успел залечь за бетонный бордюр. Все тридцать пуль из “люгера” прошли мимо. Ранило слегка одну женщину, которая вышла с пивными бутылками. Раны легкие, осколки от разбитых бутылок…
— Черт с ней, с этой бабой, — прервал Колдунов. — Значит, Корысный чуял, по-твоему?
— Абсолютно уверен. Сиганул за бордюр моментально, как опытный десантник. Но все равно раны серьезные — одна пуля в голове, одна в легких… Пули от “макарова”. Тот, с пистолетом, видимо, профессионал, а второй — с пулеметом, так себе… Баба эта с бутылками подняла визг и преступники поспешили скрыться.
— Опять ты со своей бабой… Кто они? Предположительно…
— Пока неизвестно, — обиженным голосом встрял Рыбаков. — Пока, Вениамин Аркадьевич…
— Ты, Рыбак, со своим “пока” знаешь что! — рассердился Колдунов. — “Покакаешь” дома, а здесь нечего…
Чухлый понимающе усмехнулся и продолжал:
— Корысного увезли на “неотложке” в горбольницу. Сразу же провели операцию. Хотя врач говорит, что не жилец, но…
— Показания может дать, — сообщил Рыбаков. — Тут, правда, одна неувязочка получилась, но это так, между нашими службами… Внутреннее дело.
— Что еще за “внутреннее дело? — насторожился Колдунов.
— Да с утра, пока мы следователя из прокуратуры подбирали, у Корысного уже успели побывать ребята из РУБОП… Есть там двое молодцов…
“Этого только не хватало, — мрачнея лицом, подумал Колдунов. — Люди малоуправляемые, если им Аким что-нибудь лишнего про меня сболтнул, могут возникнуть трудности… Вдруг, докатится чего до Москвы?”
— Кто еще был у Корысного?
— Жена была, Ада Владимировна… Та еще с ночи не отходила.
— Жена, она и есть жена, — вставил свою реплику начальник милиции. — Жена, что муха, ничем не отгонишь…
— Вот что, лебеди вы мои, — подавшись вперед и ладонью указывая на стулья, тихо и серьезно сказал Колдунов. — Я пока сюда ехал, прикинул в уме кое-что…
Подчиненные уселись на указанные стулья и все трое доверительно сблизили головы.
— Общее положение в городе нам всем известно более-менее точно, — продолжал Колдунов все тем же заговорщицким тоном. — У нас три достаточно четко организованные банды. До сих пор игра шла по нашим правилам, но кто-то эти правила нарушил. Нарушил нагло и вызывающе. Ни “зареченские”, ни “шанхайцы”, по моему мнению, на это не способны. А вот “ферапонтовцы” — вполне реально…