Нестерпимо хотелось курить, что было строжайше запрещено. Неизвестно, ходят ли ночные патрули? Бесшумно подошел Николай Слобода.
– Не спишь, Слава?
– Как тут заснешь? Нас ведь в мясорубку сунули. Ну, сожжем мы цистерны с горючим, пяток самолетов испортим, ангары продырявим. А что дальше? Не выпустят нас живыми. Все же дурацкая это затея. Начальство задницу нами прикрывает и союзникам за их консервы и ботинки угождает…
– Стоп, — перебил Фатеева комиссар. — Ты мне веришь?
– При чем тут «веришь не веришь»? Сам-то чего полез в эту кашу?
– Все будет нормально, Славка.
– Что, наступление готовится? Пока сюда пробьются, мы уже на том свете будем.
– Кто-то погибнет, — согласился Слобода. — Но шансы у нас неплохие.
– Значит, поддержка будет? Десант на парашютах сбросят?
– Постарайся заснуть и не хорони себя заживо.
– Ладно, — буркнул Фатеев, кутаясь в плащ-палатку.
Дождик продолжал моросить.
Он проснулся в темноте, хотя восточный край неба уже светлел. Рядом сидел Павел Юркевич. Огнемет висел у него за спиной: аппарат с десятилитровым баллоном горючей смеси, два небольших баллончика по бокам, двухметровый шланг и ружье, похожее на учебную деревянную винтовку. На коленях он держал автомат.
– Привет, Паша. Готов к бою? — спросил Фатеев.
– Как пионер.
– Где Ленька Коломеец?
– Здесь я.
Здоровяк Коломеец был вооружен ручным пулеметом Дегтярева. На груди закреплена толстая сумка с тремя запасными дисками. Удобно, не болтаются на ходу, а самое главное, по мнению Коломейца, защищают тело от пуль. К сожалению, это иллюзия. Винтовочная пуля пробьет все три диска, тело, да и вещмешок в придачу.
– Всего четыре диска? — спросил Фатеев. — Я же приказал шесть брать.
– Два диска еще в мешке и сто патронов в коробке. Гранат четыре штуки.
Всех троих уже торопил Николай Слобода.
– С Богом, ребята. Вам начинать. Слава, давай часы сверим.
Фатеев короткими перебежками приближался к радиолокационной станции. Часовой, умотавшись за ночь, медленно вышагивал по периметру. Длинный плащ, винтовка за плечами, массивная каска. Славка сумел приблизиться к нему шагов на двадцать, нырнул за угол здания и с минуту переводил дыхание.
Затем придвинулся вдоль стены еще на десяток шагов и бросил заранее припасенный камешек. Часовой, вытянув шею, повернул голову в сторону неожиданного звука. Славка подбежал к немцу. В последнюю секунду тот обернулся.
Перехватив часового за шею, Фатеев ударил ножом в грудь, убедился, что удар нанесен точный, и осторожно опустил тело на траву. Пригнувшись, подошел к Юркевичу и Коломейцу, глянул на часы:
– Через две минуты начинаем. Я ползу к пулеметчикам.
Расчет зенитного пулемета дремал, а может, просто кутался в теплые шинели. Фатеев уже приближался к окопу, укрытому с трех сторон мешками, когда сзади полыхнуло пламя. Уже не прячась, Славка подбежал к пулеметному гнезду. Там было два человека, оба встали, растерянно глядя на русского. А может, они не успели понять, русский это или пришел кто-то из своих.
Две очереди свалили пулеметчиков, один лишь успел слабо вскрикнуть. Фатеев, отложив ППШ, лихорадочно проверял пулемет. Лента в массивной коробке на семьдесят пять патронов была заправлена в казенник. Где предохранитель? Славка чувствовал, как у него тряслись руки.
«Юнкерсы-88», стоявшие напротив зенитной установки, показались огромными. До них было метров двести пятьдесят, дальше, чем Фатеев считал раньше. Рукоятки пулемета были удобными, но зенитный прицел лишь мешал, и Слава откинул его вниз.
Отдача оказалась сильной. Пулемет дернулся, и трасса ушла с завышением. Упершись ногами в утоптанное дно окопа, Фатеев дал вторую очередь. Она высекла сноп искр на бетонке под брюхом «Юнкерса». Слава повел ствол вверх, трасса уткнулась в фюзеляж.
Фюзеляж не нужен, надо бить по бензобакам в крыльях, в двигатели, в кабину. Третья очередь оказалась точнее, трасса ударила в крыло и левый двигатель, затем ствол снова повело вверх. Слишком длинная очередь. Еще одна — покороче. Фатеев выпустил две трети патронной коробки, но самолет упорно не загорался. Может, баки пустые? Но пустые баки взрываются.
Растерявшись, он открыл огонь по соседнему «Юнкерсу». После второй очереди вспыхнул двигатель, огонь побежал по крылу. Горишь, сволочь! Сейчас добавим. Очередь пошла вразброс, хлестнула по мотору, по горбатой застекленной кабине. Затвор, лязгнув, застыл в заднем положении.
Слава вставил новую ленту и оглянулся в сторону радиолокационной станции. Пламя выбивалось из двери, окон, возле здания лежали несколько горящих трупов, уцелевший немец крутился, пытаясь сбить пламя.
Юркевич и Коломеец стреляли по выскакивающим из окон техникам. Зачем тратить на них время?
– Бегите сюда! — крикнул Слава.
Белорус сбросил с плеч огнемет (боезапас он, видимо, израсходовал) и, подхватив Коломейца, побежал к зенитной установке. Тяжело дыша, оба спрыгнули в окоп. Рукав маскхалата у Паши Юркевича подмок кровью.
– Ерунда, — отмахнулся он. — Глянь, как станция горит!
– Зато у меня что-то слабо получается, — в сердцах выругался Фатеев, выпустив очередь.
«Юнкерс», стоявший посредине, горел. К нему ехала пожарная машина. По ней открыли огонь одновременно Фатеев и Коломеец из ручного пулемета. Двигатель загорелся, водитель вывалился под колеса, трое пожарных, пригибаясь, убегали прочь.
Миномет бил по ангару, где ремонтировались поврежденные машины. Из пробоин валил дым, пробивались языки пламени. Минометчики перенесли прицел на второй ангар. Мины пробивали алюминиевую крышу, взрывались внутри, но результата заметно не было.
Огонь четырех ручных пулеметов с холмов оказался малоэффективным. Трассы рассеивались, рикошетили от бетонного покрытия. Против «Юнкерсов» пулеметы Дегтярева тоже оказались слабыми. Зато некстати подвернулся пятитонный заправщик. Водитель пытался угнать его за пределы взлетной полосы.
Все четыре «Дегтяревых» скрестили трассы на оранжевой цистерне. Бронебойно-зажигательные пули продырявили емкость, заправщик вспыхнул, превратившись в клубок пламени. Огонь с ревом взметнулся вверх, выкинув угольно-черное грибовидное облако. Огромная лужа бензина растекалась по бетону, вспыхнули колеса «Мессершмитта», готового взлететь.
Пилот разогнал машину, но оторваться от полосы не сумел, лопнула одна, за ней другая шина. Остроносый истребитель, высекая сноп искр, прокатился брюхом по бетону, накренился и, описав круг, перевернулся брюхом вверх.
Пилот «Мессершмитта», молодой летчик, воевал с сорок первого года. На его счету было уже несколько сбитых русских самолетов, сделанных в основном из дерева, со слабым вооружением. От попадания его пушек они разваливались в воздухе. Пилотов, успевших выпрыгнуть, он добивал, поджигая парашют, либо прошивал ноги пулеметной очередью. Человек валился бесформенным мешком на землю, перебитые кости разрывали мышцы, русский тяжело и мучительно умирал.