— Вот видишь, с кем ты имеешь дело. Сейчас ты проходишь по пустячной статье, а с ним вляпаешься в такое дело, что грозить тебе будет «вышка».
— Я должна подумать, — поникла Ольга. — Я боюсь. Если не он сам, так его дружки обязательно меня достанут.
— Это мы их достанем! — хлопнул по столу Маргынов. — Так достанем, что от них не останется ни пепла, ни мокрого места. А ты, красавица, не тушуйся, за твоей спиной ЧК, так что, если кто вздумает обидеть, дело будет иметь с нами.
—Я должна подумать, — снова поникла Ольга.—Отведите меня в камеру. Пожалуйста, — чуть не плача, закончила она.
Думала Ольга недолго. Уже через день она попросила бумагу и написала своим каллиграфическим почерком:
«В Особый отдел ВЧК.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Настоящим прошу вызвать меня на допрос».
Ее тут же вызвали, и Ольга написала еще одну бумагу:
«Я предлагаю угрозыску свои услуги в поиске Кошелькова. Где он скрывается, я не знаю, но уверена, что если буду на свободе, он ко мне придет, так как очень в меня влюблен».
А Яшка, потеряв даму своего сердца, метался, как затравленный зверь. Он стрелял, грабил, резал, убивал, но легче от этого не становилось.
Самое странное, этот кровопийца вел дневник! Вот что он записал в этом дневнике, узнав об аресте Ольги:
«Ведь ты мое сердце, ты моя радость, ты все-все, ради чего стоит жить. Неужели все кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать и пережить это. Боже, как я себя плохо чувствую—и физически, и нравственно! Мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем, никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину!»
Счастье людей Кошелькову действительно было ненавистно, это стало для него своеобразной идеей фикс. Не случайно, пограбив и постреляв, он снова берется за перо:
«Что за несчастный рок висит надо мной, с некоторых пор мне никак не везет. Я буду мстить до конца. Я буду жить толы«) для мести. Я, кажется, не в состоянии выдержать и пережить это. Я сейчас готов все бить и палить. Мне ненавистно счастье людей. Детка, крепись. Плюнь на все и береги свое здоровье».
К счастью, эти откровения до «детки» не дошли, иначе под воздействием таких страстных признаний она могла бы передумать и не стала бы сдавать чекистам столь пылкого поклонника.
Одним из их постоянных мест свиданий был Екатерининский сквер. Туда и решили заманить Яшку. Не один день гуляла там разодетая в пух и прах Ольга. Чтобы не приставали пораженные ее видом парни, Ольгу сопровождала не менее расфранченная подруга, разумеется, сотрудница ЧК. Но Яшка, будто что-то предчувствуя, на свидание так и не явился.
Между тем в сети, расставленные чекистами, один за другим попадали налетчики из банды Кошелькова. Попался Херувим, за ним — Цыган, потом — Петерсон, Дубов, Мосягин и многие другие. Долго с ними не цацкались, а по закону военного времени быстро судили и приговаривали к высшей мере наказания — расстрелу.
Но один из бандитов выкупил жизнь, назвав адрес конспиративной квартиры Кошелькова в доме № 8 по Старому Боже-домскому переулку.
О том, что было дальше, видно из докладной записки Федора Мартынова, которую он составил в тот же вечер:
«На Божедомке мы организовали исключительно сильную засаду. Ждали долго. Но вот, наконец, появился Кошельков. Он шел со своим сообщником Емельяновым по кличке Барин. Мы не старались взять их живыми и начали стрелять. Первая же пуля попала в голову Барина, и он был убит наповал.
А Яшка применил свою обычную систему: стреляя из двух револьверов, он буквально забросал окна пулями. Но выстрелом из карабина был смертельно ранен. В 18часов21 июня 1919года он скончался.
В карманах Кошелькова мы нашли документы сотрудников МЧК Ведерникова и Караваева, которые он отобрал, когда изображал Петерса, а также два маузера и браунинг, отнятый 6 января у Ленина.
Была там и маленькая записная книжечка, своеобразный дневник, который вел Кошельков и куда записывал свои потаенные мысли. В ней мы нашли одну запись, которая всех нас буквально потрясла: Яшка очень сожалел, что не убил Ленина.
А еще мы нашли пачку денег, в которой было 63 тысячи рублей и через которую прошла пуля, смертельно ранившая бандита. Так что будь пачка потолще, Кошельков мог бы уйти».
К счастью, этого не произошло, и с бандой Кошелькова было покончено: главарь оказался в безымянной могиле, были расстреляны и все его сообщники. Что касается Ольги Федоровой, то чекисты свое слово сдержали и передали ее не в ревтрибунал, а в уголовный розыск. Далее ее следы теряются.
А вот Ленин из всей этой истории извлек немалую выгоду. Желая во что бы то ни стало обосновать необходимость заключения грабительского Брестского мира, в небезызвестной работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» он вспоминает о компромиссе, который вынужден был заключить с бандитами, отдав им документы, браунинг и автомобиль, чтобы они дали возможность «уйти подобру-поздорову». И завершает эту мысль весьма изящным выводом: «Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу».
Так что пользу можно извлекать из всего, даже из больших неприятностей, связанных со смертельным риском. История, которая произошла с Лениным по дороге в Сокольники, — убедительнейший тому пример.
Страшные слова, вынесенные в заголовок, не досужий вымысел автора — они взяты из двух документов, подписанных известными в свое время людьми. Под первым стоит подпись всемогущего председателя ВЧК Феликса Дзержинского. 21 июля 1921 года он писал: «Тов. Артузов (Фраучи) честнейший товарищ, и я ему не могу не верить, как самому себе». Второй документ — приговор по делу Артура Христиановича Артузо-ва от 21 августа 1937 года, в котором всего одно слово: «Расстрелять!» — и подписи членов печально известной «тройки» Ульриха, Вольского и Рогинского.
А в промежутке между этими датами жизнь человека, имя которого навсегда войдет в историю не только советской, но и мировой разведки и контрразведки. Одни считают его мастером своего дела, другие — виртуозом, третьи — обыкновенным гением. Ведь это он, Артузов, придумал и блистательно провел операцию «Трест», а потом «Синдикат-2», это он заманил в пределы России таких асов разведки и террора, как Борис Савинков и Сидней Рейли, это он предложил вербовать агентов не среди английских коммунистов, а в среде золотого фонда Британской империи — выпускников Кембриджа, так что, по большому счету, Ким Филби — дитя Артузова.
Ветераны рассказывают и о такой, известной лишь им операции. На одной из встреч Сталин спросил, нельзя ли раздобыть чертежи новейшего немецкого танка. Можно, ответил Артузов, но для этого нужны деньги. За этим дело не станет; пообещал Сталин. Не прошло и месяца, как Сталину продемонстрировали не чертежи, а только что сошедший с конвейера сверхсекретный немецкий танк.