Главной причиной своих неудач он считал то, что «ему изменило войско», и больше всего его смущало то, что «ему приходится играть роль мертвого тела, доставшегося врагу». Унгерн прекрасно понимал, что никакой пощады ему не будет, что пуля ему обеспечена, но от навязанной роли знатного пленника отказаться не мог.
А упоенные удачей победители возили барона из города в город, водили по учреждениям, в народных театрах организовывали нечто вроде показательных судебных процессов, короче говоря, везде и всюду демонстрировали свой успех.
Тем временем в городе Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал во главе со старым большевиком Опариным. Общественным обвинителем назначили секретаря ЦК Емельяна Ярославского (он же Михаил Израилевич Губельман), а защитником — бывшего присяжного поверенного Боголюбова.
Суд над бароном начался 15 сентября 1921 года в здании загородного театра, больше известного под названием «Сосновка». Желающих посмотреть на барона было так много, что билетов на всех не хватило и у подъезда собралась огромная толпа.
В одном из архивов мне удалось разыскать полуистлевший экземпляр газеты «Советская Сибирь», в которой опубликован довольно подробный репортаж об этом диковинном событии. Если учесть, что автором репортажа был побывавший в казематах Лубянки будущий полпред СССР в Финляндии и Великобритании, а затем заместитель наркома иностранных дел Иван Майский, думаю, что стоит привести хотя бы небольшой отрывок из этого репортажа:
«Узкое, длинное помещение “Сосновки” залито темным, сдержанно-взволнованным морем людей. Скамьи набиты битком, стоят в проходах, в ложах и за ложами. Все войти не могут, за стенами шум, недовольный ропот. Душно и тесно. Лампы горят слабо. Возбуждение зрителей понятно, ведь перед ними сейчас пройдет' не фарс, не скорбно-унылая пьеса Островского, а кусочек захватывающей исторической драмы.
За столом, покрытым красным сукном, сидит Чрезвычайный революционный трибунал. Ни расшитых галунами мундиров, ни холеных ногтей, ни сияющих, тщательно промытых лысин. Все просто и сурово: обветренные лица, мозолистые руки, крепкие, мускулистые груди, кожаная куртка, бараний тулуп, высокие сапоги. Такова высшая власть, призванная быть верховным судьей. Это — власть настоящего, и она должна произнести приговор над властью прошлого, последний эпигон которой занимает место на помосте впереди трибунала.
Унгерн высок и тонок. Волосы у него белокурые и густо обрамляют его небольшое, малоподвижное лицо. Длинные усы свесились книзу. На голове — небольшой хохолок. Одет он в желтый монгольский халат, сильно потертый и истрепанный; на ногах — монгольские ичиги, перевязанные ремнем. Поверх халата на плечах генеральские погоны с буквами “A.C.” (Атаман Семенов) и Георгиевский крест на левой стороне груди.
На всей фигуре белогвардейского атамана, на его позе, жестах, словах, выражении лица лежит какой-то отпечаток вялости и пассивности. И, глядя на него, невольно задаешь себе вопрос: “Как мог он командовать партизанской армией? Как мог быть знаменитым вождем многих сотен тысяч людей?”
Но моментами, когда он поднимает лицо, из его глаз нет-нет да и сверкнет такой взгляд, что становится жутко».
Судебное заседание открылось ровно в 12 дня. Началось оно с того, что Опарин зачитал обвинительное заключение. Текст этого документа сохранился, и не привести его просто нельзя, так как будет непонятно, в чем именно обвинялся барон:
«Следствием установлено, что Унгерн являлся проводником части панмонгольского плана, выдвигаемого Японией как одно из средств борьбы с Советской Россией. С этой целью Унгерн вступил в сношения со всеми монархическими кругами и правительствами Китая и Монголии, составлял и рассылал письма и воззвания к отдельным главарям белогвардейских отрядов.
Заняв Ургу, в мае 1921 года Унгерн повел наступление на Советскую Россию и на Дальне-Восточную республику. При наступлении войсками Унгерна в отношении населения Советской России применялись методы поголовного вырезания, вплоть до детей, которые, по заявлению Унгерна, вырезались на тот случай, чтобы не оставалось “хвостов”.
В отношении большевиков и “красных” Унгерном применялись все виды пыток: размалывание в мельницах, битье палками по монгольскому способу (мясо отставало от гостей, и в тагом виде человек некоторое время продолжал жить), сажание на лед, на раскаленную крышу и т.д.
Ввиду вышеизложенного, постановлением Сибревгома от 12 сентября сего года барон Унгерн предается суду Ревтрибунала Сибири по обвинению:
1. В проведении захватнических планов Японии.
2. В организации свержения Советской власти в России с восстановлением монархии, причем на престол предполагалось посадить Михаила Романова.
3. В зверских массовых убийствах рабочих, крестьян, коммунистов, советских работников и евреев, которые вырезались поголовно, а также в вырезании детей революционных китайцев.
Председатель ВЧК по Сибири
Павлуновский».
Затем начался допрос подсудимого. Унгерна спрашивали, к какой он принадлежит партии, какой имеет чин, состоял ли под судом до революции, сколько лет насчитывает его род... Всего ему было задано сорок восемь вопросов, но, как ни трудно понять, суд интересовали ответы на два самых главных.
— Какова суть вашей программы? — поинтересовался председательствующий.
— Прежде всего, вырезать евреев! Потом — посадить на престол Михаила Романова, который вместе с аристокрагией должен править народом. И самое главное, землю возвратить дворянству! — сверкнув тем самым жутким взглядом, выкрикнул Унгерн.
Чего только не повидал на своем веку старый политкаторжанин Опарин, но даже он дрожащими руками схватился за графин с водой и долго булькал ледяной водой, нарушая повисшую в зале оцепенелую тишину.
— И вы ни от чего не отказываетесь, ни в чем не раскаиваетесь? — выдавил, наконец, Опарин. — И признаете себя виновным по всем пунктам обвинения?
— Ни от чего я не отказываюсь и ни в чем не раскаиваюсь! — вскинул голову Унгерн. — И виновным признаю себя по всем статьям, кроме одной: никаких согласованных планов с Японией у меня не было.
А что же будущий академик, член ЦК ВКП (б) и депутат Верховного Совета СССР Емельян Ярославский, что сказал он? Партийный трибун, как всегда, был верен себе. Прежде всего, он пригвоздил к позорному столбу дворянство.
— Приговор, который будет вынесен сегодня, должен прозвучать как смертный приговор над всеми дворянами,—рубанул с плеча Михаил Израилевич, — которые пытаются поднять руку против власти рабочих и крестьян! Что можно сказать в защиту барона Унгерна? — саркастически вопрошал общественный обвинитель. — Лично он — просто несчастный человек, вбивший себе в голову, что он спаситель и восстановитель монархии, что на него возложена такая историческая миссия. Мы знаем, что история ставила над нами таких же людей, с теми же самыми пороками, какие есть у барона Унгерна, — и эти люди царствовали над нами.