— Вроде нормально грузили. Как положено… — Оболенский еще раз посмотрел под брезент. — Сулейман проверял.
— Ну, тогда я спокоен, — усмехнулся Иванов.
— Вообще-то, в кабине есть одно спальное место…
— Нет, мы же решили. — Иванов отрицательно помотал головой. — Нам лучше вместе.
Он отошел с Оболенским на край дороги:
— Как вообще обстановка? Куда направляемся?
— Пока не говорит, — показал Оболенский глазами на Сулеймана. — Но я так понял, что опять на египетскую границу.
— Скорее бы уже. — Иванов поднял какой-то выбеленный солнцем камешек и с размаху швырнул его в сторону солнца. — А то ведь и к пароходу можно опоздать.
— Не опоздаем, — успокоил его Оболенский. И на всякий случай по-арабски добавил: — Иншалла! [13]
…Вооруженные всадники появились из-за барханов, когда Сулейман уже заполнил топливные баки и начал сматывать шланг:
— Крышку завинчивайте, пожалуйста.
— К нам гости, командир, — доложил Проскурин, опуская бинокль.
Вообще-то ему было поручено наблюдение за воздухом. Однако ничего интересного в небе не происходило, и Николай проявил разумную инициативу.
— Приготовиться!
Несколько всадников на верблюдах легко преодолели очередной песчаный холм примерно в километре от дороги и почти сразу же скрылись из поля зрения. Однако никаких сомнений быть не могло — направлялись они именно сюда, к одинокому грузовику, замершему посередине пустыни.
— Дождались, твою мать, — проворчал Алексей Карцев, забираясь обратно в кузов.
Вслед за ним через борт перебрался Проскурин, и последним, опустив за собой задний полог, внутрь тента пролез Иванов:
— Быстренько по местам. И давайте без нервов, ребята…
— А чего вы сразу так? Может, они нам просто помощь хотят предложить? — спросил Карцев, осторожно снимая с предохранителя пистолет-пулемет.
— Это вряд ли, — вздохнул Иванов.
Обзор через специально оборудованную прорезь был, конечно же, ограничен — со своего места он мог теперь видеть только то, что происходит справа от кабины. За левую сторону отвечал Алексей, а Проскурин пристроился между бочками, так чтобы постоянно держать под прицелом брезентовый полог.
— Тишина! — Иванов передернул затвор, загоняя патрон в патронник АК-47. Потом на всякий случай дотронулся до пистолета, пригревшегося на теле, под рубахой: — До команды все умерли.
— Есть, товарищ подполковник, — не удержался Проскурин.
Всадники выскочили к автомашине именно там, где их ожидали. Все они, с ног до головы, были одеты почти одинаково, во что-то черное, выцветшее на солнце, — даже лиц было не рассмотреть из-за намотанных на головы темно-серых платков.
Верблюды выглядели значительно наряднее своих хозяев.
Зато сами хозяева были вооружены и считали необходимым это продемонстрировать: каждый из них держал на весу, в руке либо автомат Калашникова, либо американскую автоматическую винтовку М16.
«Пять, шесть, семь…» — пересчитал про себя Иванов непрошеных гостей.
Двое сразу же пропали из его поля зрения — они отделились от остальных, чтобы объехать грузовик слева.
Ладно, ладно, там есть кому о них позаботиться…
Как и было условлено, Оболенский и Сулейман встали перед пассажирской дверью кабины, стараясь не двигаться и держать на виду пустые руки.
Один из всадников — видимо предводитель — остановился так близко от русского и ливийца, что губастая морда его верблюда почти нависла над их головами.
После того как безоружные люди почтительно ответили на традиционное арабское приветствие, предводитель кочевников опустил автомат и направил его на Оболенского. Потом спросил о чем-то коротко и по-хозяйски. Оболенский ответил.
Ненадолго задумавшись, всадник в черной одежде перевел ствол автомата на Сулеймана и задал следующий вопрос. Сулейман поклонился и произнес в ответ длинную, витиеватую фразу.
Определить, устроило ли предводителя кочевников то, что он услышал, было трудно. Однако он перестал держать Сулеймана под прицелом, слегка повернулся в седле и громко, явно обращаясь уже не к стоящим перед ним людям, выкрикнул какую-то команду.
На его крик отозвался один из тех двоих, которые успели обогнуть машину и теперь находились у заднего борта.
— Ну, начинается… — Иванов сделал выдох и перевел предохранитель в режим одиночной стрельбы. Всадники, надо отметить, расположились очень удобно — почти правильным полукольцом, огибающим Сулеймана и Оболенского.
Ливиец униженно запричитал во весь голос, но могущественный предводитель кочевников только отмахнулся от него и повторил свое распоряжение. Спустя мгновение Иванов услышал за своей спиной недовольное верблюжье фырканье и тяжелый шелест отодвигаемого полога.
В кузове сразу стало светло, но оборачиваться было нельзя, да и некогда.
— А ведь мы вас, дураков, предупреждали…
Прозвучавшая по-русски условная фраза Оболенского послужила для Иванова сигналом открыть огонь на поражение.
Первым делом он убил командира — две пули, выпущенные одна за другой прямо через брезент, попали ему в грудь и в голову. Затем, переводя ствол АК-47 слева направо, он, как на занятиях в тире, поразил остальные мишени.
Благо, вести прицельный огонь в такой ситуации — одно удовольствие, потому что не попасть в четкие, черные силуэты с такого расстояния было почти невозможно.
Впрочем, без некоторых накладок все-таки не обошлось. Один из противников кочевников, как оказалось, не был сразу убит — получив свою пулю в плечо, он выронил оружие, покачнулся, но почти сразу же принял единственно правильное решение. Развернув своего верблюда, он погнал его прочь, подальше от смертельной опасности.
Раздосадованный Иванов приготовился было добить беглеца, но за него это сделал Оболенский. Сотрудник российского «торгового представительства» успел достать откуда-то из-под складок одежды пистолет и разрядил в спину всаднику половину обоймы. Проскакав по инерции еще несколько метров, противник вывалился на песок и никогда уже больше не подавал признаков жизни…
«Оказывается, — подумал Иванов, — с верблюда падают значительно дольше, чем с лошади». А еще он заметил, что верблюды в пустыне, как видно, прекрасно приучены к выстрелам. Даже оставшись без прежних хозяев, ни одно из этих животных не стало без толку метаться, реветь, впадать в панику или ударяться в бега.
— Вроде, все, командир, — раздался в кузове голос Николая Проскурина.