ЛОНДОН. Посольство Советского Союза в Великобритании. 5 сентября 1944 г.
В кабинете посла СССР Федора Гусева идет довольно бурное совещание. Вокруг большого стола разместились: военный атташе генерал-майор Васильев, его заместитель полковник Горский, помощники, секретари.
— Товарищи! — откашлявшись, начал посол. — Проблема, с которой столкнулось посольство, настолько серьезна, что… я даже не знаю, как сказать… У меня чешутся руки. Да-да, генерал! — заметив улыбку Васильева, повысил он голос. — У меня чешутся руки! А надо бы, чтобы они чесались у вас — ведь речь идет о ваших подопечных. Точнее, в основном о ваших подопечных, — сбавил он тон. — Вот письмо. Письмо от советских граждан! — потряс он конвертом. — Его писали люди, прошедшие все круги ада в фашистских концлагерях. Уже одно то, что они выжили, подвиг. Подвиг и великое чудо! И вот теперь, здесь, в союзной Великобритании, с ними обращаются, как со скотами. И даже хуже! — загремел посол. — То, что произошло в Баттервике, вам известно. Официальный протест в английский МИД я уже направил, но это… это комариный писк. Не пойму! — трахнул он по столу. — Никак не пойму, как мог английский офицер так изощренно издеваться над людьми! Вот ведь тип, а?! Демократ и гуманист: в газовую камеру, мол, не пошлю, а на хлеб и воду посажу, под проливным дождем на четверо суток оставлю. Подыхайте, союзнички, от воспаления легких!
— Да его надо! Да я его! — вздулись желваки на лице Васильева.
— Ничего вы ему не сделаете, — устало вздохнул Гусев. — Он действовал с благословения начальства… Так вот, письмо, — надел он очки. — Читаю.
«Мы находимся здесь, в лагере для военнопленных, вместе с немцами, с членами Русской Освободительной Армии и другими злостными врагами и предателями. У нас силой забрали гражданскую одежду, и мы носим унижающее человеческое достоинство форму, украшенную ромбовидными заплатами на спине и штанах. С нами обращаются хуже, чем с немцами, и держат нас под усиленной охраной, как преступников. Условия нашего содержания стали намного хуже. Пища плохая, нам не дают табака. Нас не слушают, нам не сообщают военных сводок. Мы просим Вас, товарищ посол, выяснить наше положение и предпринять шаги по ускорению отправки на Родину, в Советский Союз».
Воцарившаяся тишина была такой напряженной и взрывоопасной — Гусев это видел по лицам, что он поспешил предоставить слово генералу Васильеву.
— И дернул меня черт согласиться! — скрипнул зубами Васильев. — У вас же на столе мой рапорт: Христом Богом молю, отправьте на фронт! Там я нужнее. Там я знаю, что и как делать. А здесь?! Не могу я этого слышать — ни писем, ни… Полковник Горский, доложите!
Сухощавый, подтянутый полковник раскрыл папку, заглянул в бумаги и ровным голосом начал доклад.
— Из хорошо информированных источников нам стало известно, что в одном из лагерей, расположенном в графстве Сассекс, взбунтовались советские военнопленные. Для переговоров туда был направлен канадский офицер русского происхождения Джордж Юматов — он прикреплен к британскому Военному министерству. Вот что установил Юматов. Когда администрация лагеря начала составлять списки для первоочередной отправки на Родину, сорок два человека закрылись в бараке, отказались принимать пищу и потребовали, чтобы британское правительство взяло их под свою защиту. Юматову они заявили буквально следующее, — снова заглянул в папку Горский. — «Не важно, останемся ли мы в живых или погибнем — во всяком случае, мы будем вместе и не замараем себя общением с остальными». Далее они сказали, что всей группой вступили в немецкую армию, чтобы бороться с коммунизмом, — и боролись довольно успешно. Как только их переправили на Западный фронт, они тут же сдались в плен: у них, мол, свои счеты с большевистским режимом в России, а не с Англией и Америкой. Когда Юматов предложил им встретиться с кем-нибудь из советского посольства, они заявили, что всякий советский представитель может приблизиться к ним лишь на собственный страх и риск: так как они посвятили свою жизнь борьбе с коммунистическим чудовищем, то с радостью умрут за возможность отправить на тот свет кого-нибудь из коммунистов.
— И вы хотите, чтобы я общался с этой швалью?! — громыхнул Васильев. — Не-ет, на фронт! Завтра же — на фронт!
— Успокойтесь, генерал, — поднял руки посол. — Вы не хуже меня знаете, что подобные вопросы решаю не я. А что касается рапорта, ближайшей почтой отправлю его в Москву. Это я вам обещаю. Кстати, — обернулся он к секретарю, — этой же почтой надо отправить копию письма, которое я зачитал, и информацию полковника Горского… Так какие же будут предложения? — обратился посол к присутствующим. — Что будем делать?
— Разрешите? — привстал один из секретарей. — Я думаю, надо заявить официальный протест.
— И поговорить с Иденом, — подхватил другой. — На любое письмо, в том числе и официальный протест, можно так ответить, что черное станет белым и — наоборот.
— А я считаю, что надо добиться разрешения на посещение лагерей, — вступил Горский. — В конце концов, там находятся советские граждане.
— Вот именно! — поддержал генерал Васильев. — Мы и только мы имеем право решать судьбу бывших пленных. Среди них есть отпетые мерзавцы, вроде тех сорока двух, а есть и честные патриоты. Мы должны требовать скорейшей отправки всех, я подчеркиваю, всех до единого бывших пленных в Советский Союз. А там разберутся…
— Согласен, — подвел итог Гусев. — На том и будем стоять. Думаю, что Москва нас поддержит.
Это совещание положило начало оживленной и порой довольно резкой переписке.
«Министру иностранных дел Великобритании господину Энтони Идену.
От имени правительства Союза Советских Социалистических Республик настоятельно требую передачи военнопленных и прошу правительство Великобритании как можно скорее подготовить суда для их транспортировки.
Посол СССР в Великобритании Ф. Гусев».
«В Военное министерство.
Что вы об этом думаете? Здесь ничего не сказано о том, что если эти люди не поедут назад в Россию, то куда они денутся? Нам они здесь не нужны.
Энтони Иден».
«Дорогой Энтони.
Мы стоим перед очевидной дилеммой. Если мы сделаем так, как хотят русские, и выдадим им всех их военнопленных, невзирая на их желание, то мы пошлем некоторых из них на смерть. И хотя, как Вы не раз отмечали, мы не можем во время войны позволять себе быть сентиментальными, я признаюсь, что считаю такую перспективу отвратительной и думаю, что общественное мнение будет испытывать то же самое чувство.
Старший министр Министерства обороны П. Дж. Григ».
«Эти люди служили в немецких войсках, и у нас нет иных доказательств, кроме их собственных утверждений, что они это делали против своего желания. Я думаю, что мы не можем позволить себе сентиментальность в этом вопросе.
Кристофер Вернер. Отдел по советским делам министерства иностранных дел».
«Дорогой Энтони!