– Отпусти меня, Мануэль… – взмолился рыдающий Ласаро. – У меня есть триста долларов… А браслет и видеокамеру я верну. И нижнее белье…
Разговор приобретал для сеньора Мурильо коммерческие очертания. Общаясь в данной плоскости, можно было сорвать куш… Не отчаль немецкие гости с Кубы без заявления, их ограбили за день до отлета во Франкфурт, Мурильо не стал бы углубляться в растолкование текущего политического момента неисправимому сутенеру и дебоширу, коим являлся задержанный Ласаро Мунеро. А так – потерпевшие испарились. Расколовшийся подельник Ласаро, вечный помощник бармена Хулио Сезар, мог и оговорить дружка. Мало ли. Поколотили дубинками – он и охаял первого, кто пришел на ум, только б себя обелить. В общем, надо было договариваться, пока Мендоза не вернулся.
– Сегодня с тебя браслет и деньги. Видеокамеру принесешь завтра. А я до завтра состряпаю для тебя правдоподобное алиби – то, что лепечет твой амиго Хулио Сезар, недоказуемо. Отпечатков твоих нигде нет, а опознать тебя могут только немцы. Кстати, это самое трудное… Но не волнуйся, их свидетельские показания я беру на себя. Главное, сегодня же вернуть бюргерам хотя бы браслет, и, сам понимаешь, лояльность следственной группы за бесплатно не получить. Тут трехсот баксов вряд ли хватит, – почесал подбородок «участливый добряк» Мурильо.
– Это все, что я могу сегодня достать… – поклялся обнадеженный вор. – Деньги и браслет у моей девушки. Надо заехать к ней, забрать. Это недалеко, в Карденасе.
– Ладно, остальные бабки отдашь потом. Понадобится примерно столько же. Можешь особо не спешить. Вернешь дней через пять. Нормально? Только не позднее следующих выходных. Придется успеть – у меня день рождения в воскресенье. С тебя подарок.
– Ну, я пошел за браслетом и за деньгами… Мануэль, может, снимешь с меня наручники? – Ласаро, столкнувшись с привычной коррумпированностью патрульных, постепенно приходил в себя.
– Побудешь пока закованный. И в машине молчок о предмете нашего договора. Понял? – сурово предупредил Мурильо.
Ласаро кивнул в знак согласия.
В темноте показался силуэт облегченного Эстебана Мендозы.
– Ну, что ты решил с этим недоноском? – поинтересовался сержант.
– Я думаю, ты не против, что сегодня и я заслужил двадцатку. Хотя бы за расширенную политинформацию этому мерзавцу, – ворчливо пробубнил Мурильо, толкая задержанного к полицейской машине. – У него с собой ни сентаво! Придется ехать к его девчонке.
Машина тронулась в путь, к Карденасу.
…Ласаро обрадовался, когда узнал, что Элисабет одна дома.
– А если бы Хуан Мигель с Элиансито уже вернулись из Камагуэя? – недовольно встретила его сонная Элис.
– Опять ты трясешься от страха перед бывшим мужем! У меня проблемы, дорогуша. Видишь полицейскую машину? Это мой эскорт. Срочно нужны деньги. Я отдам! Иначе мне крышка…
– Что ты опять натворил? – испуганно произнесла Элисабет.
– Не сейчас. Если ты мне не поможешь, повторяю – мне крышка. Я влип. По уши в дерьме.
– Сколько тебе надо?
– Триста долларов.
– Но у меня нет столько.
– Тогда я пропал. Меня упекут за решетку. Единственный выход – немедленно всучить взятку этим уродам… Я ограбил иностранцев.
Элисабет вдруг осенило, что и браслет, и нижнее белье, подаренные ей накануне, имеют ко всему этому самое непосредственное отношение. Ласаро пострадал из-за нее. Бедный мальчик…
– Браслет? – На сей раз интуиция не подводила ее. И лишь мотивация ее героя простиралась за пределами понимания доверчивой и влюбленной женщины.
Ласаро промычал нечто нечленораздельное, подтверждая своим бормотанием предположения Элисабет.
Ее любимый в опасности, и она может ему помочь. Ведь деньги есть в доме. Хуан Мигель неустанно повторял, что даже сейчас, после развода, у них общий бюджет, и она может пользоваться хоть всей суммой по своему усмотрению. Добрую половину сбережений составили ее чаевые, собранные почти за два месяца. Там, в «секретной кубышке», триста долларов с мелочью. А браслет… Этот злополучный, почти космический атрибут чужого мира… Даже когда она надевала его на запястье, он казался инородным телом, мозг отказывался признавать собственную руку, окольцованную дорогой побрякушкой. Конечно, его надо отдать…
Она уже вытряхивала тайный сосуд и суматошно пересчитывала деньги. Что скажет Хуан Мигель, когда обнаружит в тайнике лишь пару кубинских песо? Что подумает? Как объяснить ему пропажу? Выдумать что-нибудь? Сказать, что их ограбили, или признаться во всем? И что тогда?… А что сейчас? Их объединяет только ребенок. Они оба это понимают. Ничего нельзя вернуть, как нельзя реанимировать труп…
– Вот деньги и браслет, – протянула Элисабет необходимую Ласаро сумму и жгущий руку предмет.
– Там еще это… Надо бы вернуть и то нижнее белье, – напомнил любовник.
– Ах да! – вскрикнула Элис и спустя мгновение вернулась с небольшим свертком. – Вот оно. Отдай все, лишь бы они тебя отпустили.
Он, не благодаря, рванул с возвращенными подарками и деньгами чужой семьи к своим конвоирам, оставляя Элисабет с одной только мыслью – о том, что она не могла поступить иначе.
Снова войдя в свою спальню, она бросила взор на открытую тумбочку с выдвинутым ящиком, откуда минутой раньше был извлечен ворованный браслет. Там лежало еще одно украшение – бусы из семян и ракушек, первый подарок Хуана Мигеля. Она взяла бусы в руку, и внутренний голос констатировал факт: «Это принадлежит мне по праву, и никто не попросит это назад…»
Но голос из подсознания был тут же заглушён. Элис аккуратно положила бусы обратно и задвинула ящик.
…Лейтенант Мурильо, оставивший Баньо в машине, перехватил Ласаро на углу и принял деньги вместе с браслетом без актов и протоколов.
– Здесь триста? – нахмурил бровь нечистый на руку полисмен. – Ладно, пересчитывать не буду. У тебя есть пять суток на погашение оставшейся части. Браслет и это еще что? Белье… Верну потерпевшим сегодня же. Главное – не трепи языком. С немцами, думаю, до завтрашнего вечера уладим и с алиби твоим. Все, свободен… До завтра. Надеюсь, видеокамера в исправном состоянии?
Мурильо отстегнул наручники, и Ласаро побежал прочь.
– Ну все, теперь мы квиты. Оба срубили по двадцатке, – хитро подмигнул Мануэль Эстебану.
– Твой куш побольше будет, амиго, – намекнул сержант на лукавство напарника.
Мурильо завелся:
– Что ты имеешь в виду?!
– А то! Думаешь, я не видел, как ты у него еще в «Ла Румбе» червонец вырвал! Значит, тридцатку с него поимел, а не двадцатку. Мне все равно, только не надо меня за простофилю держать! Я тебе не лузер какой-то!
– Да пошел ты! – плюнул в окно лейтенант, уже спокойный. Баньо видел только верхнюю часть «айсберга», самый мизер из того, что сегодня провернул Хеладо.