Пара рук схватила меня за наручники и повела, почти потащила меня по дорожке и вверх по двум деревянным ступенькам. Мы свернули в широкий коридор, без единого окна. На полу лежал серый линолеум. Флуоресцентные лампы освещали гладкие белые стены.
Солдат впереди расчищал проход от зрителей.
— Все, ребята. Шоу окончено. Возвращайтесь в свои кабинеты, пожалуйста. Мы взяли ситуацию под контроль. Ну давайте, люди, расходитесь.
Мы зашли в практически пустую комнату, в которой стояли лишь один алюминиевый стул и стол.
Чарли за мной уже не было. Это мне совершенно не понравилось.
Один из парней толкнул меня вперед.
Они развернули меня и усадили на стул. Затем, не произнося ни единого слова, один из них перевел мои защелкнутые в наручники руки за голову.
Другой схватил меня за волосы и потянул назад.
— Сиди ровно, придурок.
Четверо парней и одна женщина остались со мной в комнате, все в форме, с наушниками и пистолетами в черной нейлоновой наплечной кобуре.
Они не сводили с меня глаз.
Женщина стала передо мной.
— Разденься.
Если она была здесь, чтобы смутить меня, то она опоздала на целую жизнь. Мне уже столько дерьма довелось съесть, и я съем еще, только бы они оставили меня в покое. Все лучше, чем просто быть избитым.
Наручники с меня сняли, и с моих рук потекла кровь, когда я начал раздеваться.
В комнате не было никаких звуков, за исключением приятного жужжания вентилятора где-то вверху на стене.
Женщина вынула из своего ящичка и затем надела хирургические перчатки. Я заметил у нее на лацкане изображение двух змей, обвившихся вокруг какой-то палки. Медработник.
Я продолжал молча стоять, мои вещи валялись у моих ног. Я ждал инструкций, хотя догадывался, к чему все идет.
Она указала на стул.
— Сядь.
Я сделал то, что мне сказали, и четверо парней стали возле меня полукругом. У одного из них был наготове баллончик со слезоточивым газом, другой держал «Тазер». Создалось впечатление, будто они хотели, чтобы я начал что-то делать.
Мне было холодно сидеть на металле и прислоняться к нему спиной, но у меня-то и времени не было об этом подумать. Женщина отвела мою голову назад и залезла в мой рот какой-то специальной лопаткой.
От ее блузы исходил запах дыма. Надеюсь, она не слишком расстроилась, когда ее неожиданно забрали с перекура.
Мне было интересно, что же они искали? Наркотики? Миниатюрную бомбу под моим языком? Или они просто пытались исторгнуть из меня признание?
Но основной вопрос заключался в том, где Чарли.
Она вытащила лопатку и прощупала мои десны пальцем.
Что дальше? Свободный оранжевый костюм и ежедневные путешествия в комнату для допросов на ручной тележке? Да кем же они меня, черт подери, считали?
Она осмотрела мои уши, затем опять полезла в ящик и достала вазелин. Меня точно принимали за самого Саддама.
Она смазала пальцы своей правой руки.
— Встань, наклонись и коснись руками пальцев на ногах.
Меня утешала лишь одна мысль: ей будет еще хуже, чем мне. Я целый день не ходил в туалет.
Я почувствовал, как ее палец забрался внутрь, пошарил там, затем она вытащила руку.
— Вставай.
Я старался не смотреть ей в глаза. Я не хотел наградить ее даже намеком на улыбку.
Затем кто-то пихнул меня каблуком в спину, и я отлетел прямо к стене. Я знал, что это только начало. Они разогреются такими штучками, после чего верх возьмет стадный инстинкт. В глазах у них отражалась настоящая ненависть.
Я упал, скрутился и стал ждать. Они пинали меня ногами. Я прикрыл руками лицо, открытым оставил лишь один глаз.
Вдруг в одном из наушников раздался шум, и парень быстро засунул его себе в ухо, чтобы слышать говорившего. Затем приглушенным тоном он передал информацию остальным. Они посмотрели на меня, явно разочарованные. Значит, это было оно; теперь они знали, что я настоящая телезвезда. Теперь был черед грузинской полиции. Я старался подбодрить себя тем, что все же этот вариант получше.
Медработник сняла свои перчатки и выбросила их в пластиковое ведро, все остальные инструменты засунула обратно в ящик. Она указала на стул.
— Сядь.
Я поднялся на ноги, но не слишком быстро. Один из парней помог мне носком своего ботинка.
Алюминиевый стул ни капельки не стал теплее. Меняя положение тела, я слышал хлюпанье вазелина, а потом расслышал, как от рулона оторвали ленту скотча.
Они схватили меня за запястья и завели мне руки за голову, затем занялись лентой. Они обмотали ее вокруг моих рук и головы, словно бандаж, затем закрепили под подбородком.
Когда они закончили, я сжал кулаки как можно сильнее, пытаясь создать некоторое пространство. Даже какая-никакая игра означала, что я действую. Я знал, что ничего особенного у меня сейчас не получится, но сам факт того, что я хоть несколько сопротивлялся, был мне приятен.
Никаких приказаний не было, но внезапно они все как один отступили назад и вышли из комнаты.
Я посмотрел вокруг. Мои вещи унесли, и у меня не оставалось совершенно никакого выхода.
Мои руки несколько закрывали уши, но я услышал, что снаружи дверь заперли на замок, а все четыре вентилятора были размером не больше чем почтовый ящик. Кроме того, они практически наверняка следили за мной с помощью камер.
Я наклонился вперед и оперся локтями на колени. Под подбородком пот жалил кожу. Мне наверняка предстояло просидеть так с час, а то и больше.
Я старался сохранять оптимизм.
За все годы я попадал в разное дерьмо и пускай не всегда выбирался из него наилучшим образом, но выбирался.
Мне постоянно доставалось, но потом я обязательно как-то из всего выпутывался. Я подумал, что это было одной из причин, почему я до сих пор занимался этими кретинскими штучками.
Но как бы я ни старался быть оптимистом, я не мог избавиться от мысли, что в этот раз все может сложиться по-другому.
Я слышал в коридоре какую-то приглушенную беседу. Я как можно сильнее открыл уши. То ли они были разгоряченные, то ли разочарованные, не могу точно сказать, но в разговоре мелькали разные ругательства и фразы типа «да какого черта. Их задницы наши». Все это звучало так, будто происходило что-то плохое для них, но это совсем не обязательно означало, что для нас происходило что-то хорошее.
Тот номер в Тбилиси вдруг показался очень близким.
Ботинки и шины зашуршали по гравию.