Примерно в половину восьмого солнце стало садиться, и на улицах зажглись неоновые огни реклам. Все разом переменилось: из магазинов стали доноситься бухающие звуки музыки, и ребята раскатывали по улицам гораздо быстрее положенных десяти миль в час.
Не знаю, в чем дело, может, в погоде, но я как-то отрешенно смотрел на положение, в котором оказался. Нас было только двое: Келли и я; мы веселились, поедая мороженое, расхаживая по улицам и разглядывая витрины магазинов. Келли вела себя как ведут все дети и, высмотрев что-нибудь в витрине, бросала на меня красноречивый взгляд: «Видишь это?», в котором явственно сквозил намек — может, купишь? Я, неожиданно для себя выступая в роли родителя, отвечал: «Нет, на сегодня достаточно».
Я не на шутку беспокоился из-за Келли, чувствуя, что она должна быть сильнее расстроена, не должна воспринимать все в таком розовом свете. Может, она не поняла, что я сказал ей насчет ее семьи; может быть, это ушло в подсознание. Впрочем, в данный момент это было именно то, что мне нужно: ребенок, который выглядел и вел себя нормально.
Мы остановились у магазина игрушек. Келли попросила колечко, поблескивающее в темной витрине. Я соврал, что у меня не осталось денег.
— А можешь его для меня украсть? — спросила она.
Пришлось серьезно поговорить о том, что такое хорошо и что такое плохо. Оказалось, что Келли достаточно сведуща в этой расхожей теме.
Было почти четверть девятого; мы съели по пицце, а потом принялись за мороженое, как и полагается людям на отдыхе. А затем направились на встречу с Большим Алем, протискиваясь сквозь ряды припаркованных мотоциклов и снующие толпы в футболках с байкерскими надписями.
Я выбрал позицию — старое кладбище, — откуда были видны оба подхода к «Бут-Хилл-салуну» по ту сторону дороги. Это было все, что осталось от города, начинавшегося здесь в двадцатые годы, единственное, что нельзя было использовать под гостиничную застройку. Когда припарковавшиеся байкеры входили и выходили из салуна, оттуда доносился грохочущий рок-н-ролл. Он лоб в лоб сталкивался с латиноамериканскими мелодиями и рэпом, трубные звуки которых неслись из мчащихся по дороге в обе стороны автомобилей; ночь полнилась плотскими флюидами, и группы брейкеров высовывались из джипов и пикапов, поддерживаемые грохотом шести или семи динамиков. У некоторых были даже прилажены под машинами синие огни; проносясь мимо, они напоминали парящие в пространстве космические корабли, исполняющие марсианскую музыку. Я подумал о наших друзьях в «чероки». Интересно, добрались ли они уже до дома.
Мы с Келли выжидали, поедая мороженое и сидя на скамье рядом с могилой миссис Дж. Мостин, которая отправилась к Спасителю 16 июля 1924 года. Да упокой, Господи, ее душу.
По сути, Мейн-стрит была не главной улицей, а дорогой, которая вела от побережья до моста, соединяющего остров с материком. Каждый год байкеры праздновали в Дейтоне байкерскую неделю и тысячами слетались на эту улицу. Все на ней придерживалось одной темы, и темой этой были «харлеи». Если это был не байкерский бар, значит, это был магазин, торговавший запчастями, шлемами или кожаной униформой. И даже когда здесь не собирались группы поддержки, мотоциклы со шлемами на сиденьях цепочками выстраивались вдоль бесконечных баров с названиями вроде «У Грязного Гарри» или «Лягушатник», где в витрине даже красовался байк, изготовленный из пыльных костей.
Я засек бы Большого Аля за милю, когда он ковылял к нам со стороны моста. На нем была сине-бело-желтая гавайка и бледно-розовые брюки — плоть выпирала из того и другого, поскольку он успел еще больше разжиреть с тех пор, как мы виделись в последний раз; его наряд оттеняли белые ботинки и все те же всклокоченные космы; в целом он напоминал безработного актера массовки из «Полиции Майами». В левой руке он нес чемоданчик, что было хорошим признаком: значит, он захватил с собой орудия труда. Я проследил за тем, как он проковылял в «Табачную лавку № 1» и вышел оттуда, попыхивая огромной «короной».
Он остановился возле «Бут-Хилл-салун», окруженного «харлеями». Поставил чемоданчик между ног и снова принялся сосать сигару, словно был собственником этого заведения. За ним я увидел огромное граффити, изображающее байкера на пляже, которое почти целиком занимало одну из стен. Вывеска гласила: «Никаких красок, клубных эмблем и значков».
— Видишь вон того человека там? — подтолкнул я Келли.
— Какого?
— В цветастой рубашке, большого и толстого.
— Ты про этого клоуноида?
— Кого-кого?
— Ну, вроде клоуна.
— Называй как хочешь, — ухмыльнулся я, — но именно с ним мы и собираемся встретиться.
Мимо нас проехал автобус. По всему борту расплескалась реклама «Морского мира» — гигантская акула, выпрыгивающая из бассейна. Мы с Келли посмотрели на автобус, потом друг на друга и расхохотались.
— А почему мы не идем к нему? — спросила Келли.
— Пока нужно оставаться на месте и наблюдать. Видишь, что я делаю? Смотрю на дорогу, чтобы убедиться, что за ним следом не идут плохие парни. Тогда я буду знать, что мы в безопасности. Ну, что скажешь? По-твоему, правильно?
Келли вдруг напустила на себя важный-преважный вид.
— Все чисто, — сказала она, посмотрев на дорогу. Она и понятия не имела, что можно там увидеть.
— Тогда пошли, дай мне руку. Надо быть поосторожнее с этими машинами, они носятся как сумасшедшие.
Покинув миссис Мостин, мы остановились у бордюра.
— Когда мы встретимся с ним, — сказал я, — мне, возможно, придется сделать нечто ужасное, но только на вид: мы делаем это все время. Он меня поймет.
— Хорошо, — сказала Келли, когда мы, уворачиваясь, преодолевали поток транспорта. После того что ей приходилось видеть в последнее время, это будет детсадовской забавой.
Когда мы подошли поближе, сомнений не оставалось: Большой Аль сильно постарел. Он узнал меня за двадцать метров и неожиданно вновь принялся разыгрывать одну из ведущих ролей в «Крестном отце». С сигарой на отлете и широко распростертыми руками, склонив голову набок, он прорычал: «А-а-а-а-а-а! Кого я вижу! Ники Два!» Улыбка на его лице была шириной с половинку арбуза; дерьмово, наверное, было жить, постоянно скрываясь, и вот наконец появился кто-то из прошлого, с кем можно свободно поговорить.
Большой Аль снова сунул сигару в рот, взял чемоданчик в правую руку и пошел навстречу нам, его жирные ляжки терлись друг о друга.
— Привет! Как дела? — спросил он, просияв, и стал трясти мою руку, одновременно изучающе глядя на Келли. От него несло цветочным лосьоном.
— А кто эта симпатичная маленькая леди?
Он нагнулся поздороваться с Келли, и я почувствовал легкую настороженность в его голосе. Может, он говорил и искренне, но, сам не знаю почему, я внутренне немного возмутился.
— Это Келли — одна из дочерей моего друга. Я временно за ней приглядываю.