Остаться в живых после попадания «Стингера» — половина удачного исхода. Другая половина состояла в том, чтобы отбиться от наседавших душманов и дождаться группы спасения.
И летчики отбивались, используя стрелковое оружие и несколько гранат…
Подоспевшие «вертушки» дали три залпа по окружавшим склонам и отбросили «духов» в ущелье. А когда товарищи забирали сбитый экипаж, то невольно ужаснулись, обнаружив на раскаленном автомате обгоревшую кожу рук Александра.
Оператор же отделался в той истории сожженным чубом, небольшими ожогами и потерянной кроссовкой…
Подлечив в течение двух месяцев лицо и руки, Александр Селиванов вновь выполнял боевые задачи. Родина оценила его заслуги в этой командировке тремя боевыми орденами.
После такого хамского обстрела наших вертолетов и гибели сослуживца — бортового техника, командование полка решило организовать операцию возмездия. В район падения борта Селиванова вылетели два звена — в «восьмерках» расположились десантники, а «двадцать четверки» прикрывали их высадку.
Душманы встретили группу ожесточенным огнем: одна за другой в небо взмыли пять ракет из переносных комплексов, воздух распороли пулеметные трассы.
Тщетно. Энергично маневрируя, боевые «вертушки» подавили огневые точки, а транспортные успешно высадили десант. Ну а те быстро сделали свое дело: большую часть противника рассеяли по бесконечным склонам, кого-то добили, кого-то взяли в плен. Уйти удалось лишь двум десяткам.
Через пару дней из разведывательных источников летчики полка узнали, что в этой операции был тяжело ранен лидер Исламской Партии Афганистана Гульбуддин Хекматиар. Он находился в попавшей под огонь наших бортов группе, потому-то его единомышленники так отчаянно и сопротивлялись. Хекматиар надолго выбыл из рядов активной оппозиции и проходил курс лечения в Пакистане…
* * *
Утром четвертого января в полк пришла телеграмма из Ставки Южного направления. В срочной депеше мне и Валерию Мешкову предписывалось убыть в Чирчик в качестве инструкторов по обучению групп экипажей Ми-24 полетам на корректировку огня артиллерии.
Убыть, так убыть. Привычно покидали вещи в сумки, переоделись и отправились на стоянку, где готовилась к вылету «восьмерка». Вечером оказались в Кабуле, оттуда на следующий день самолетом вылетели в Ташкент; из Ташкента до Чирчика доехали автобусом.
Занятия начались сходу — как только прибыли педагоги из Ленинграда и первые пятнадцать обучаемых экипажей. Подготовка проходила на базе Чирчикского центра Армейской авиации, которым руководил уважаемый всеми летчиками Борис Алексеевич Воробьев (впоследствии генерал-майор, Герой России; погиб при испытании вертолета Ка-50 в 2000 году, — примечание авторов).
Сначала «переменный состав» терзали преподаватели. По завершении теоретического курса летчики сдали зачеты и приступили к выполнению завершающей фазы — полетам на корректировку огня артиллерии. Эти фаза обучения целиком проистекала под моим и Валеркиным руководством.
Все экипажи успешно освоили программу и разъехались по боевым частям. Отныне в каждом полку Армейской авиации 40-й Армии имелось по два экипажа подготовленных к данному виду полетов.
А мы со штурманом поспешили вернуться в Джелалабад. Однако летать довелось не скоро — погодка этой зимой выдалась отвратительной и не баловала погожими деньками…
Весь февраль за окнами бушевал «афганец», то швыряя в деревянные панели модулей песок, то сотрясая хлипкие сооружения могучими ударами плотного морозного воздуха.
В марте погодные условия улучшились, летать стали чаще. Экипажи боевых вертолетов опять ежедневно рыскали по пустыням и ущельям в поисках караванов с оружием. Приблизительно этим же занимались и наземные войска, применяя, разумеется, сугубо свои тактические ухищрения.
Девятого марта, после долгого и утомительного дежурства в засаде, удача, наконец, подмигнула разведчикам 1-го Отдельного батальона спецназа — на тропе показался большой бандитский караван. Рассредоточенные по склонам бойцы пропустили боевое охранение и открыли огонь по бесконечной цепочке верблюдов и лошадей. Услышав стрельбу и спохватившись, охранение повернуло назад. Завязался жестокий бой.
Силы были неравными, у пехотинцев появились убитые и раненные. И тогда командование батальона решило эвакуировать разведчиков вертолетами и добить душманов с воздуха.
Группу вертолетов во главе с майором Прохоровым подняли по тревоге. Пара Ми-8 и пара Ми-24 для прикрытия подошли к назначенному району, когда солнце коснулось западного горизонта. Транспортники производили посадку в сложнейших условиях, ориентируясь по специально зажженным для них кострам и выпущенным сигнальным ракетам. По экипажам велся сильнейший огонь.
В это время «двадцатьчетверки» моего звена барражировали над районом и поражали вскрытые цели из бортового оружия…
Отстрелявшись в очередном заходе и резко отворачивая в сторону, мой экипаж замечает в расщелине меж валунов скопление людей и вьючных животных. «Еще одна цель, — отмечаю я, запоминая ориентиры. — Лишь бы не потерять ее в сумерках! Последний заход. Больше не успеть — быстро темнеет…»
И верно, выполнив разворот и снова заняв боевой курс, я вдруг понимаю, что потерял намеченную цель. Небо отсвечивает и пылает красноватым заревом, а все, что находится ниже линии горизонта, тонет в темной дымке. С невероятным трудом нахожу в серой мгле выбранные минутой ранее ориентиры…
Вот тут-то и пригодились отрабатываемые в патрульных полетах навыки. Мелкими и неприметными движениями ручки управления я подвожу перекрестье прицела под скопление «духов», делаю нужные поправку и упреждение. И мягко нажимаю на боевую кнопку.
С десяток НАРов послушно срываются из-под пилонов и уносятся к цели. Через несколько секунд расщелина тонет в облаке огня, дыма и пыли…
«Восьмерки» благополучно эвакуировали батальонную засаду. Домой мы возвращаемся уже ночью — под зажигавшимися над горами яркими южными звездами.
А спустя пару дней офицеры-спецназовцы рассказали, что тем последним залпом мне удалось точно накрыть расчет ПЗРК. «Духи» зарядили пусковое устройство и готовились к пуску по моему атакующему Ми-24.
Я опередил их на одно мгновение…
* * *
В конце марта звено временно распалось: два экипажа убыли в Союз для отдыха в профилактории, а ведомый Андрей Грязнов внезапно заболел. Оставшись в одиночестве, мы с Валерой Мешковым выполняли различные боевые задачи, но чаще летали ведомым экипажем у командира эскадрильи.
День четвертого апреля выдался тяжелым. Утром нам пришлось слетать в паре с комэском на поиск и уничтожение каравана, затем я выполнил восемь полетов для проверки молодых летчиков-операторов… Казалось, на этом напряженная суматоха закончится; все уже исподволь поглядывали на часы и ждали ужина.
И вдруг ближе к вечеру — где-то в половине четвертого, километрах в пятнадцати к западу от аэродрома поднимается высокий столб черного дыма.