– В подземке становится невыносимо, попрошайки, калеки, бомжи…
Домой я вошла в полвосьмого, помылась в ванной и легла в кровать. Олега, естественно, не было, Томуся возится с Никитой, Света с Тусей о чем-то громко спорят на кухне…
– Эй, Вилка, – донеслось от порога.
Я с трудом разомкнула каменно-тяжелые веки:
– Что?
В комнате стояла Света.
– Ой, – пробормотала первая маменька, – какая ты красная, морда прямо кирпичная! Температуру надо померить! Погоди-ка.
Я упала на подушку, чувствуя, что кровать медленно вращается. Потом под мышку ткнулось что-то холодное, и раздался голос Тамары:
– 38,5, разведи колдрекс.
Дальнейшее помню плохо. Вроде меня поили горячим напитком непонятного вкуса, затем натягивали на ноги шерстяные носки. Откуда-то появился хмурый Олег, возник Ленинид со стаканом, в мое горло полилась обжигающая жидкость с резким запахом водки. Потом налетела темнота.
Я брела по раскаленной африканской пустыне, с трудом вытаскивая ноги из желтого песка. Пить хотелось безумно. Больше всего раздражал огромный ватный халат, в который было закутано тело. Тяжелый, жаркий, он сковывал движения и доставлял ужасные неудобства. Попробуйте сами походить под палящим солнцем, завернувшись в стеганое неподъемное одеяние. Пару раз я попыталась избавиться от одежды, но не тут-то было, отвратительная хламида сидела, словно приклеенная. В конце концов, собравшись с силами, я рванула хламиду и… села в кровати.
Значит, это был сон. Будильник показывал десять утра. Я глянула в зеркало, стоящее на тумбочке. Не женщина, а оживший кошмар. Волосы всклокочены и торчат в разные стороны, лицо помято, а вместо глаз две щелочки.
– Эй, доча, оклемалась? – спросил, входя в спальню Ленинид.
– Да, – простонала я, хватаясь за виски, голова болела немилосердно. – Что со мной было?
Папенька пожал плечами:
– Простыла крепко, под дождик попала и скопытилась.
Я недоверчиво поджала губы. Вымокла и заболела? С трудом верится в такое. Мое детство прошло в условиях, приближенных к фронтовым. Едва мне стукнуло четыре года, Раиса заявила:
– Большая теперь, могешь из садика сама домой добираться. На какой свет дорогу переходят?
– На зеленый, – пискнула я.
– Ну и хорошо, – повеселела мачеха.
Очевидно, она предупредила служащих в детском саду, потому что ровно в семь воспитательница командовала:
– Тараканова, собирайся.
Садик мой был круглосуточным, часть группы ночевала тут, других детей забирали родители. «Домашние» вечно хвастались перед «садовскими»:
– Меня мамка любит, а тебя нет.
Тем, кто ночевал в детском учреждении, оставалось только рыдать. Я очень не хотела жить в садике, поэтому дважды воспитательнице повторять не приходилось. Весной и ранней, теплой осенью девочка Виола выматывалась на улицу, только поменяв тапки на сандалии. Зимой следовало долго одеваться. Процесс натягивания колготок, рейтуз, шарфа и всего остального очень раздражал. Каждый раз я норовила надеть платье, потом шубу и шапку. Колготы, кофты, варежки просто заталкивала в пакет и убегала. Воспитательнице было не до меня. Она вообще не слишком заботилась о малышке со странным именем Виола. Впрочем, теперь я понимаю почему.
Дети дошкольного возраста, как правило, беспомощны. Их нужно одеть на прогулку, потом раздеть, кое-кто плохо ест самостоятельно, другие не умеют умываться… В группе тридцать малолеток, и на них приходится всего по одной няне и воспитательнице. А теперь посчитайте. Три десятка ребятишек, это значит, что только на одну прогулку следует одеть шестьдесят валенок и столько же рукавичек, тридцать шарфиков и шапочек, застегнуть сто восемьдесят пуговиц, натянуть рейтузики. Знаете, за что родители приплачивают няне? За то, чтобы последним одела и первым раздела карапуза. Меньше вспотеет и не заболеет.
Я же умела все делать сама, даже завязывать длинные тонкие коричневые шнурки аккуратным бантиком. У Раисы были простые методы воспитания: не умеешь сама есть ложкой, сиди голодной, не в состоянии нацепить ботинки, топай босиком.
Иногда я прибегала домой и тряслась под запертой дверью, мачеха могла задержаться на работе, не волнуясь о падчерице. Окоченев окончательно, я вытаскивала из сумки вещи и принималась утепляться. Колготки надевала, стоя прямо босиком на грязных ступеньках. И вот удивительное дело. Присмотренные дети из благополучных семей, приходившие и уходившие из садика вместе с мамами или бабушками, которые тщательно укутывали своих чадушек, все время болели, постоянно кашляли и температурили. Я же могла пробегать всю прогулку по лужам и потом топать домой без колготок – простуды и разнообразные детские болячки обходили меня стороной.
Способность стойко сопротивляться инфекциям сохранилась у меня и во взрослом возрасте. Не помню, когда в последний раз укладывалась в кровать с простудой, и вот, пожалуйста. Ухитрилась подцепить заразу в самый ненужный момент.
– Ты почему дома? – разозлилась я на Ленинида.
– Так суббота же, – попятился папенька.
Я села на кровати и попыталась кое-как собрать расползающиеся мозги в кучу. Как суббота? В четверг я ходила к неприступной бабушке Клавдии Васильевне, потом попала под ливень и заработала температуру.
– Сейчас пятница!
– Суббота.
– Пятница!
– Ну ё-мое, вечно на своем настаиваешь, – возмутился папенька, – накось, глянь.
И он сунул мне под нос газету «Московский комсомолец». Я уставилась на первую страницу. Суббота!
– А куда подевалась пятница?
– Ты ее проспала.
– Как это?
– В четверг задрыхла и только что проснулась.
Я безмерно удивилась.
– Ну надо же!
Ленинид усмехнулся:
– Зато выздоровела, я тебя вылечил.
– Чем?
– Водки дал, с перцем и хреном.
Ага, теперь понятно, отчего голова раскалывается.
– Кто у нас дома? – пробормотала я, нашаривая тапки.
– До фига народу, но все свои.