Серость не хочет быть серостью — Она создает мир серее себя, Чтобы оправдать свое существование.
Так и идет все по спирали. А потом серость съест всех. Ам!
Я. Блюменцвейг
Максим сидел на дорогом кожаном диване и смотрел телевизор. Точнее, это был домашний кинотеатр — огромная плазменная панель, стеклянный шкафчик с DVD-дисками и несколько аудиоколонок, расставленных-развешанных по всему периметру гостиной. Что он смотрит, он и сам не очень понимал — кажется, какой-то сериал. В полутемной комнате световые блики плясали по застывшему лицу Максима, как отблески огня в камине. Слева от него, подобрав под себя ноги, сидела женщина. В руках у нее был глянцевый журнал. Казалось, она была очень увлечена чтением или скорее разглядыванием картинок и фотографий. По правую руку сидела девочка. Она держала книжку с комиксами и пакет с чипсами. У ног Максима лежал большой лохматый пес. Он лежал, уткнувшись черным носом в ярко-красную пластмассовую миску с фирменным собачьим кормом. Максим небрежно провел кончиком языка по верхним зубам, цыкнул, достал сигарету и невозмутимо закурил. Сделал затяжку и огляделся в поисках пепельницы, но, не найдя ее, постучал указательным пальцем по сигарете, сбрасывая пепел прямо в мягкий ворс огромного белоснежного ковра. Женщина ничего не сказала. Девочка тоже. Собака тем более промолчала. Никто даже не повернул голову. «Как умерли», — подумал Максим и снова затянулся сигаретой. Только сейчас он заметил, что откуда-то издалека, словно из другого измерения, доносится вой охранной сигнализации. Поначалу Максим не обращал на него никакого внимания, но звук этот неумолимо рос, ширился и наконец впился безжалостным сверлом в висок.
«Что это?» — удивленно подумал Максим, морщась от разрывающего мозг звука. Дернулся и… проснулся.
Он лежал в своей московской квартире. Была глубокая ночь. По темному потолку бродили блики от фар проезжающих за окном машин. Где-то на улице выла вклинившаяся в сон автомобильная сигнализация. Максим включил ночник и болезненно прищурился. Спать уже не хотелось. Настенные часы показывали четверть третьего. Только сейчас он увидел, что лежит на кровати в одежде. Он вспомнил, что где-то в районе девяти прилег, чтобы немного вздремнуть. «Немного» превратилось в пять часов. Максим зевнул и сразу почувствовал неприятный запах изо рта. Решительно скинул ноги на пол и потер ладонями лицо, соскребая остатки сна. Этот сон приходил к нему уже не в первый раз. Смысл его был неясен. Единственное, что Максим ощущал, — это невыносимую искусственность «семейной идиллии». И в обстановке, и в женщине, и в девочке, и даже в собаке. Но разгадать ее не мог. Всегда просыпался с бьющимся сердцем и неровным дыханием.
Максим почесал левую ногу, встал и прошлепал к столу. В сером стекле выключенного компьютерного монитора отразилось его усталое лицо. Максим с тоской подумал, что старость подкралась незаметно. В общей сложности она кралась пятьдесят пять лет. Фактически начиная с самого рождения. Можно даже сказать, не успел новорожденный Максим вследствие чувствительного шлепка акушерки издать свой первый крик, как старость начала свое поступательное движение. Сначала она пряталась за взрослением, потом за возмужанием, наконец скинула маску и показала свое истинное лицо. Максим был далек от глупых эвфемизмов вроде «самый расцвет сил». После пятидесяти — это не зрелость, это начало старости, и нечего тут хорохориться.
При этом Максим совершенно не ощущал своего возраста. Да и выглядел он лет на десять моложе (спасибо генам). Но организм все чаще давал сбой, и, когда в пятьдесят три года шарахнул первый инфаркт, стало совсем не до смеха. Оказалось, что сердце у Максима изношено. Это его не столько испугало, сколько удивило. Оно у него никогда не болело. Не кололо, не ныло, не прихватывало, не тянуло. А тут бац — и он вроде как… инвалид? Сразу куча вещей оказалась под запретом. Острое, соленое, жареное, кислое. Ну и алкоголь с табаком. Хорошо хоть секс разрешили. Видимо, в качестве утешительного приза. Правда, после развода с женой у него не было ни одного романа, так что утешение было невеликое. Завязать с курением Максим так и не смог. Старался только уменьшать дозу. Дошел до десяти сигарет в день. На том и замер. А от алкоголя отказался совсем. Тут и врач был непреклонен: хотите умереть — вперед с песней. Но ни с песней, ни без песни умирать Максиму почему-то не хотелось. Никакое опьянение того не стоило.
Он еще раз посмотрел на свое серое отражение в мониторе, вздохнул и включил компьютер. Вспыхнувший голубым светом экран вмиг уничтожил пятидесятипятилетнее лицо. Стало гораздо спокойнее.
Максим прошаркал на кухню, чтобы сделать себе кофе — впереди была ночь работы. Он подрабатывал тем, что редактировал чужие сценарии. Занятие не из приятных, учитывая, что 99 процентов всех сценариев были запредельным графоманским чтивом, кишащим орфографическими и стилистическими ошибками. Не далее как вчера он читал сценарий про каких-то олигархов, которые тайно распродают Родину. У одного фамилия была Березуцкий, у другого — Ходоркович. Это было бы еще и ничего, если бы не фразы типа «У Игоря от этих слов кусок в горло начинает не лезть» или «Колени его ног сильно оттопырены» и так далее. Были и просто дурацкие логические ляпы типа «В тихом летнем ночном небе вдруг раздается гром, затем вспыхивает молния».
Максим пошарил глазами по кухне в поисках банки с кофе, но в таком бардаке это было сделать непросто. Чертыхнувшись, включил чайник и вернулся в кабинет. Раскрыл очередной сценарий и прочел начало. «Небольшой уральский городок в Сибири». Читать дальше сразу расхотелось. Он уже собрался зайти в Интернет и проверить почту, как спасительным голосом с неба раздался звонок телефона.
В такое позднее время это мог быть лишь Толя Комаров, старый знакомый Максима по какой-то кинофестивальной тусовке. Начинающий сорокапятилетний кинорежиссер.
Начинал он очень успешно, ибо четко знал, что от него требуют, и соответствовал этим требованиям без малейших угрызений совести.
Максим взял трубку и услышал знакомый голос.
— Максим, это Толя. Привет. Не спишь?
— Вообще то четверть третьего. На тот случай, если ты потерял часы и звонишь, чтобы узнать точное время.
Сарказм Максима булькнул и пошел ко дну незамеченным — Толик пропускал все шутки Максима мимо ушей, упрямо идя к цели разговора и слыша только себя.
— Слушай, ты чем сейчас занят?
— В данный момент читаю сценарий, — с неприязнью покосился на стопку распечатанных текстов Максим.
— Отлично. Завтра время есть?
«Зачем было спрашивать, чем я занимаюсь сейчас, если речь идет о завтра?» — подумал Максим. Впрочем, он давно привык к извилистой логике приятеля.
— А в чем дело?
— Есть, короче, один человечек, мой приятель хороший, в общем, мой бывший одноклассник. У него солидный журнал… Литературно-историческое обозрение. «Лист» называется. Или что-то типа того. Не слышал?