– В смысле? А-а… Господи… Стоп. Это на двухнедельном-то сроке тяжелая?
– Трех, – поправил Никитин.
– И как же это она поняла?
– Да хер ее знает. Говорит, что бабы такое чувствуют.
– А, может, врет? – засомневался Фролов. – А то как-то быстро это у вас.
– А зачем ей врать?
– Господи! Ну чтоб тебя удержать. Ей-то, поди, головой рисковать неохота.
– Но один-то раз уже рисковала.
Фролов замолчал – и вправду, один-то раз Серафима пыталась уйти с ними.
– Может, и врет, – вздохнул после паузы Никитин. – А может, и нет. Клещами мне ее, что ли, пытать теперь? А если не врет, а меня на войне кокнут, то ей как с ребенком выживать? Ну не могу я ее тащить через весь фронт. Сейчас-то вооон куда немцы забрались – поди обгони…
Фролов невольно зевнул и задумался – без Никитина бежать как-то не хотелось.
– Слушай, Александр Георгич, а, может, и тебе остаться? Ну что ты там забыл? Варю эту?
– А ты откуда знаешь? – удивился Фролов.
– Да кто ее не знает, – поморщился Никитин. – Ты сейчас не обижайся, но я мужик прямой. На ней же пробы ставить негде. А о том, что ты с ней крутишь, пол-объединения знало.
– М-да? – задумчиво хмыкнул Фролов, его почему-то уже ничего не удивляло.
– Так оставайся. Здесь все лучше, чем в городе. Все ж таки лес и так далее.
– Нет, Федор, – мотнул головой Фролов. – Я поеду. Надо мне ее увидеть. У тебя Серафима, у меня Варя. Просто так отсиживаться не хочу. Я и так полжизни отсидел. Ну а пошлют воевать, значит, пойду воевать.
– Твое дело, – пожал плечами Никитин. – Но только с чего ты взял, что она там еще? Скорее всего, уже с мужем уехала. Он же у нее какая-то шишка. Такие линяют быстро.
– Значит, уехала. А если нет?
– Тьфу ты! – сплюнул оператор. – Влюбленный – все равно что идиот.
– Чья бы корова мычала.
– Ладно. Дорогу я тебе покажу. Водить ты и сам можешь. Хотя я бы на твоем месте еще подумал – на хрен надо жизнью рисковать?
– А если ею не рисковать, зачем она тогда вообще нужна? – спросил с досадой Фролов.
– Не знаю. Но не так же бессмысленно. Впрочем, смотри сам. Фимка тут тебе немного еды собрала. Ну, огурцы, помидоры, картошка вареная. И курева немного.
Никитин, все еще стоя на лестнице, приподнял руку с узелком.
– Вот за это спасибо, – искренне поблагодарил Фролов. – Хотя я трофейным табаком обзавелся. Но много – не мало.
– Ну, пошли тогда, что ли? Проедусь с тобой к Кузявиным. А там дуй по прямой – авось кривая вывезет.
И улыбнулся собственному каламбуру.
Фролов застегнул рубашку и стал спускаться вслед за оператором.
Во дворе было тихо. Тузик дернулся, но увидев, что свои, не издав ни звука, снова лег. Скрипнув калиткой, Никитин с Фроловым вышли на залитую бледным лунным светом дорогу.
– Ты с Гаврилой за меня попрощайся, – сказал Фролов. – А то как-то неудобно вышло.
– Заметано, – кивнул Никитин.
Они прошли мимо поваленного телеграфного столба. Ни радио, ни «тюльпана» рядом не было – видимо, Тимофей забрал технику домой на починку.
Во дворе климовского дома Никитин бойко обстукал и общупал грузовик.
– Кинокамеру я тебе давать не буду, – сказал он Фролову. – Тебе она там ни к чему. Минск давно оккупирован. Я у Тимохи по радио слыхал. А мне будет чем крыть, если немцы заявятся. Кино, мол, для них снимали, и все дела.
– Это как это ты крыть собрался? Непроявленную пленку показывать? Или Тимофей уже проявочный аппарат собрал?
– Да это они пусть сами проявляют и проверяют. Мне-то что за дело?
Фролов вскарабкался на водительское сиденье и постукал пальцем по датчику расхода топлива.
– А горючего хватит?
– Хватит, – крякнул Никитин, карабкаясь на соседнее сиденье. – Мы с Тимофеем днем проверяли. Почти полный. Если сорок литров плюс-минус…
Тут Никитин задумался, производя в уме какие-то вычисления.
– Нууу… Километров на двести получается. А там… бросай и ищи попутчика… Ну, или пешком.
– Так это называется «не хватит», – недовольно сыронизировал Фролов.
– Вообще удивляюсь, как его не зацепило, – продолжил оператор, пропустив сарказм мимо ушей. – Чудом не взорвался. А то б и от климовского дома ничего б не осталось. Ну что, давай в путь.
Фролов несколько раз покрутил ключом зажигания. Мотор пофыркал и, наконец, завелся.
Они проехали вниз по улице до самой окраины. Оттуда Никитин принялся руководить направлением. Когда прошли самый опасный участок, он звонко хлопнул себя по ляжке.
– Стоп-машина.
Фролов вдавил педаль тормоза, и грузовик, скрипнув, замер.
Никитин обнял Фролова и похлопал того по спине.
– Будь здоров, Александр Георгич. Если кто из моих в городе остался, расскажи, что и как. Чтоб не волновались. А если нет, то узнай, где живут. Ну а нет, значит, нет. Будем ждать конца войны. В общем, дальше держи ногу на газе и жми, что есть мочи. Авось пронесет.
Никитин неожиданно расчувствовался и едва не пустил слезу.
– Привык я прям к тебе, – сказал он, шмыгнув носом.
Фролова это тронуло.
– Да я, вроде, тоже, – ответил он сдержанно.
Тут Никитин, словно не в силах совладеть с нахлынувшими эмоциями, неожиданно махнул рукой, бросил узелок с едой на сиденье и выскочил из кабины. Но прежде чем захлопнуть за собой дверь, показал на пол кабины.
– Тут ручка на полу. Машина благо новая, но стартер хлипкий – если что, заводи вручную. Бывай.
Никитин хлопнул дверью, а Фролов вдавил педаль газа и понесся по темной лесной дороге.
Грузовик весело прыгал на ухабах и торчащих из земли корнях деревьев. И в такт ему прыгало, хотя отнюдь не весело, сердце Фролова. Несколько раз казалось ему, что вот-вот выскочат откуда-нибудь немцы и охнуть он не успеет, как окажется на том свете. Или треснет напополам ненадежная ось и придется шкандыбать пешком. Но, видать, какой-то ангел-хранитель незримо витал над грузовиком – Фролов не только без аварий и блужданий выбрался из леса, но и внушительную часть пути проехал совершенно свободно. Поначалу ему даже казалось, что никакой войны и нет вовсе. И что едет он по родной советской земле и что вот-вот доберется до Минска, а там встретит его Кондрат Михайлович и спросит насчет отснятого фильма. И тогда начнет Фролов что-то бормотать про Невидово, немцев, перестрелки и трупы. И сдвинет сурово брови руководитель «Ревкино»: Да какие немцы? Какое к черту Невидово? Где, мать вашу, фильм про показательный колхоз «Ленинский»?! И, наконец, куда делся Никитин?! Запил?!» Но мысли о столь благостном финале растворились, едва Фролов выбрался на более широкую дорогу. Здесь уже виднелись и взрытые танковыми гусеницами колеи, и брошенные или случайно оброненные беженцами вещи. Потом стали попадаться и мертвые. Фролов понял, что фантазии придется оставить, и стал напряженно вглядываться через ветровое стекло. Не потому что надеялся проскочить незамеченным (встреча с немцами казалась ему неизбежной – все ж таки оккупированная территория), но он боялся что-то прозевать – пост или окрик – тогда по машине просто вдарят пулеметной очередью – и пиши пропало. Но, на его счастье, никто ему так и не попался. Фролов даже испугался – не заблудился ли он и не едет ли в противоположном направлении от Минска. Но расположение брошенных телег и убитых пулеметными очередями лошадей говорило о том, что он движется верно – то есть на восток.