– Тсс! – прошипел Лушкевич и одной рукой ухватил за ворот вскочившего Райзберга, который, видимо, уже собрался «разбегаться».
Шаги явно приближались. В какой-то момент хлюпанье прекратилось, но через пару секунд возобновилось. Неизвестный шел тяжело, но явно уверенно. Вскоре вынырнул луч его фонарика, который тусклым рассеянным светом стал бродить по стене бетонного коллектора. Кучник жестом привлек всеобщее внимание и стал что-то показывать. Как понял Фролов, у Семена созрел план перехвата приближающегося человека. Лушкевич осторожно спустил ноги на землю и, сделав несколько осторожных шагов, встал у стены, мимо которой незнакомец должен был неизбежно пройти. Кучник тем временем встал у противоположной стены, как бы встречая того в лицо. Фролов с Райзбергом просто привстали и замерли в напряженном ожидании.
Время растянулось на бесконечные секунды. Наконец, фонарик незнакомца скользнул своим лучом совсем рядом с головой Кучника. Лушкевич выждал еще чуть-чуть, а затем медленно развернул свой фонарик в сторону незнакомца и резко сдвинул большим пальцем ребристую поверхность рычажка «выкл-вкл», словно собирался своим лучом как минимум испепелить незваного гостя. Последний зажмурился от брызнувшего света и невольно прикрыл лицо руками, отчего луч его фонарика испуганно взвился к сводам тоннеля, как бы тоже капитулируя.
– Кто такой?! – грозно спросил Лушкевич, правда, почему-то с каким-то прибалтийско-немецким акцентом – видимо, решил подстраховаться таким странным образом.
– Кто такой?! – эхом отозвался Кучник с другой стороны, создав таким образом эффект полного окружения.
– А вы? – испуганно пробасил неизвестный и стал махать руками, как бы прося отвести свет. Лушкевич медленно опустил свой фонарик, высветив фигуру мужчины. На вид (хотя какой тут вид в полутьме) мужчине было лет сорок. Широкая грудь, короткая шея. В общем, что называется, крепко сбит. Так крепко, что он, скорее, походил на какую-то незамысловатую геометрическую фигуру, нежели на человека. Кроме того, за спиной у него находился огромный туристический рюкзак, напоминавший перекачанный мяч, что придавало всей композиции еще больший геометрический эффект. Вроде модели для черчения. Куб с шаром.
– Мы-то из города идем, а ты?
– И я из города. От немца, что ли?
– От японца, – сострил Кучник.
– Шутники, значит, – шмыгнул носом мужчина. – Понятно. Свои.
– Свои, – неожиданно вставил Райзберг. Он был явно очень доволен, что не пришлось «разбегаться».
Мужчина выдохнул и осторожно обвел своим фонариком новых знакомцев. Затем сделал шаг к каждому и, бодро пожимая руки, четыре раза, не меняя интонации, отчеканил «Борис Гуревич».
Все представились в ответ.
– Откуда идете?
– От улицы Горького, – ответил Лушкевич.
– Давно?
– Да вот третий час уже, – сказал Райзберг каким-то обиженным тоном, будто ябедничал на бездарных провожатых.
– Фюи, – присвистнул Борис. – Так вы, братцы, знатного кругаля дали. Вы же от силы пару километров прошли.
Повисла мрачная пауза, которую прервал Кучник.
– Бляха-муха! Степан! Ты же отвечал за компас!
– Отвечал, отвечал! А ты куда смотрел?!
– Тихо, тихо, – успокоил их Борис. – Будете так галдеть, немцы набегут. А оно мне надо? Здесь знаете, какая слышимость. Ладно, все будет в ажуре. Раз меня встретили, считайте, повезло. Я прям сам вам завидую. У меня карты надежные. Выведу всех. Только, чур, не орать. И слушаться. Иначе все загремим. А оно мне надо?
– Не надо, – испуганно мотнул головой Райзберг.
– Вот именно.
В отличие от Кучника, который смотрел на нового знакомого с недоверчивым прищуром, Фролову Гуревич понравился. От него исходила теплая волна уверенности. Или самоуверенности. Что в контексте их бесплодных блужданий имело одинаковую ценность. Единственно, что слегка мучило Фролова, так это то, что лицо Гуревича казалось ему знакомым. Вот только где он его мог видеть?
Борис еще раз окинул всех лучом своего фонарика.
– Оделись вы ничего. Терпимо. Значит, так. Впереди паровоза, то есть меня, не бежать. А то можно на такой коллектор нарваться – сами не заметите, как пара вдохов – и вы уже на небесах. А оно мне надо? Пойдем такой схемой. Я, за мной вы…
– Ефим Соломонович, – быстро напомнил Райзберг.
– Да, потом… Степан, потом… эээ…
– Я – Семен, – сказал Кучник.
– Ну и замыкающим Александр.
– А чего это я третьим? – недовольно спросил Кучник.
Логики в вопросе не было, но подтекст был ясен – Кучнику не понравилось, что им руководят.
Гуревич пожал плечами:
– Хотите – идите вторым.
После чего деловито достал из кармана кусок мела и передал Фролову.
– Замыкающий каждые двадцать метров ставит на стене крестик. А то схемы схемами, а подстраховка не помешает. И вот еще что. Курить и спичками пользоваться только после того, как дам «добро». А то пероксиды, туда-сюда, в общем, органические газы. Чирк, взрыв и пять трупов. Оно мне надо?
Все замотали головами. Особенно яростно Райзберг. Было видно, что «оно» ему совсем не надо.
– Вот и я так думаю, – сурово кивнул головой Гуревич. – Оружие есть у кого?
– А что? – недоверчиво спросил Кучник.
– У меня лично пистолет имеется. Это так, на всякий пожарный. Но с оружием к немцам лучше не попадаться. Вмиг в подпольщики запишут – и к стенке.
– А откуда такая осведомленность в канализационных делах? – спросил Кучник.
– А я инженер. Ценный кадр.
– Не в обиду, конечно, – сказал Кучник, хотя чувства Гуревича его совершенно не заботили, – но если вы такой спец по канализации, инженер и всякое такое, почему вас…
– Можно на ты, – кивнул ободряюще Борис.
– Почему вас не эвакуировали? Вы же ценный кадр.
– Не доверяешь? – безо всякой обиды спросил Гуревич. – Ладно, твое право. Но раз спросил – отвечу. Когда война началась, было принято решение оставить меня в городе. Ну, чтобы принимать участие в создании партийной ячейки. Налаживать сопротивление, в общем. Я ж партийный.
– А теперь что же?
– Да ничего. Когда все из города побегли, оказалось, что важную документацию оставили. Забыли в спешке. Сами знаете, какой тут кавардак творился. В общем, взяли, да не все. Сначала думали сжечь, чтоб немцам не досталась, но потом решили сохранить. Вот я и выполняю, выходит, партийное поручение. Несу секретную информацию. Или думаете, у меня там сухари да сушки?
Тут Гуревич слегка тряхнул рюкзаком, желая продемонстрировать его тяжесть. Фролову показалось, что в рюкзаке что-то звякнуло, но он промолчал – может, это циркули с линейками. И все-таки, где он мог видеть этого Гуревича?