— Я знаю, что у меня только две минуты, но сразу хочу тебе сказать: мы с твоим отцом очень любим тебя и верим тебе, слышишь?
— Мама?
— Да, милый?
Голос у нее надломился — она услышала сына впервые с того момента, когда узнала, что он в тюрьме.
— А папа далеко?
— Нет, милый, он здесь, рядом. Я сейчас дам ему трубку.
Из трубки донесся шорох, приглушенные голоса, мгновение спустя Блэкберн услышал, как отец откашлялся.
— Ну что ж, сынок, по крайней мере, теперь тебя не убьют в Ираке.
— Папа, я понял, — торопливо заговорил Блэкберн.
— Что, сынок?
Голос у отца был такой, как будто он состарился лет на десять; слова сына явно ошеломили его. Но Блэкберн продолжал. У него было очень мало времени.
— Папа, теперь я знаю, каково это. Я понял, каково тебе было во Вьетнаме. Думаю, именно это поддерживало меня в последние… Теперь я понял.
Последовала пауза, затем родители обменялись несколькими словами, которых он не смог разобрать.
— Прости меня, сынок, боюсь, я не понимаю, о чем ты.
— То, через что тебе пришлось пройти… Именно из-за этого я пошел в армию — чтобы узнать, каково тебе там было.
Молчание на другом конце провода сказало ему все.
Блэкберн попытался придумать, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. Бремя, лежавшее у него на сердце, стало еще тяжелее. Он передал трубку Швабу, который удивленно смотрел на него.
— Это все? Вы уже закончили?
Блэкберн кивнул. Он давно представлял себе откровенный разговор с отцом, представлял, как они впервые посмотрят друг другу в глаза. Но сейчас его отец думает лишь об одном: «Неужели мой сын стал убийцей?»
Шваб положил трубку на рычаг, поставил на стол огромный квадратный кейс и извлек оттуда вторую темно-серую папку.
«Как они умудрились настрочить столько бумаг за такое короткое время?»
— Начнем.
— Что именно?
Шваб пристально взглянул на своего нового подзащитного. «Ну, поехали», — подумал он.
— Я уже рассказал все, что помню. Я виновен. Я все равно что покойник.
Блэкберн уронил голову на руки.
Москва
Примерно в половине одиннадцатого вечера они выехали в аэропорт Домодедово на «роллс-ройсе» Булганова. Дима, свернувшийся на заднем сиденье, размышлял о том, откуда эта неестественная тишина: из-за пуленепробиваемых стекол или из-за того, что он оглох? Кролль сидел рядом с шофером, с нескрываемым удовольствием рассматривая приборную панель. Сзади вместе с Димой и Оморовой расположился сам Булганов.
Он вызвался участвовать в операции в последнюю минуту. Дима был объектом охоты. За его голову была объявлена награда. Стрелять без предупреждения. Он мог выбраться из Москвы и попасть в Париж только с помощью Булганова — точнее, его личного самолета. Олигарх зажег новую сигару и выпустил дым через ноздри; глаза его возбужденно сверкали. Булганов не относился к числу сторонников режима, и Дима без труда заручился его помощью. Но богач ничего никогда не делал бесплатно. Когда они садились в машину, Булганов назвал свою цену:
— Я поеду с вами, договорились? Иначе никакого самолета.
— Согласен, — солгал Дима.
Оморова с непроницаемым выражением лица посмотрела на него; взгляд ее, казалось, спрашивал: «Ты что, разрешишь ему играть там в бандитов и полицейских? Ты серьезно?» И Дима на мгновение нахмурился, словно отвечая: «Не говори ерунды, конечно нет». Он пока не знал, как избавиться от Булганова, но был уверен, что придумает что-нибудь по дороге в Париж. В конце концов, его учили справляться с неожиданными препятствиями.
Возможно, присутствие Оморовой заставило Булганова распустить хвост. Он начал разглагольствовать:
— Знаете, какая проблема в постсоветской России? Здесь можно любого обвинить в краже чего-нибудь откуда-нибудь. — Он снова затянулся сигарой, наполнив салон клубами дыма. — И это будет правдой. Возьмите меня: я владею таким богатством, о котором до развала СССР и мечтать не мог, но я прекрасно знаю, что никакие пуленепробиваемые стекла меня не спасут, если я выйду из милости у Кремля. Поэтому мне нужно иметь что-то против них, чтобы они оставили меня в покое.
Он одобрительно покосился на Оморову:
— Правда, Катя?
Дима сообразил, что до сих пор не спросил ее имени. «Идиот». Она лучезарно улыбнулась Булганову. Если кто-то и мог убедить олигарха остаться в Москве, так это она. Но Булганов не собирался сдаваться.
— Знаешь, Дима, я тебе завидую.
«Это уже смешно, — подумал Дима. — Может, он красуется перед женщиной?»
— Ты многое умеешь. И тебе плевать на деньги. Богатство — это бремя. Оно не дает тебе ни минуты покоя. Оно как новорожденный младенец. Требует круглосуточного присмотра, без выходных. А вот ты — тебе не о чем волноваться. Ты свободен.
Дима решил не отвечать. Ему нужно было многое обдумать. Соломон занимал все больше и больше места в его мыслях. К вечеру понедельника все их проблемы и разочарования, скорее всего, потеряют всякое значение на фоне невиданной катастрофы — и в Париже ему больше некого будет искать.
У него была еще одна проблема: Блэкберн. Американец заплатил слишком высокую цену за то, что спас Диме жизнь.
Он обернулся к Оморовой:
— Как ты думаешь, послание дошло?
Та вздохнула:
— Я ничего не могу гарантировать. Этим каналом уже сто лет не пользовались. Нам остается только надеяться.
«Роллс-ройс» въехал на территорию аэропорта через ВИП-ворота и направился к самолету, ожидавшему на взлетной полосе.
Форт-Дональдсон, США
Джордж Джейкобс мелькал на базе так давно, что никто уже не помнил, когда он сюда пришел. На самом деле он работал в Форт-Дональдсоне дольше всех остальных гражданских. Он поступил сюда в шестнадцать лет, а сейчас ему было пятьдесят восемь. Джордж работал хорошо, не ввязывался в неприятности, всегда был готов помочь. «Для меня не существует черной работы» — таков был его традиционный ответ на любую просьбу. Он всегда был энергичен, всегда в отличном настроении, всегда напевал во время работы старые песни. Он знал наизусть всего Коула Портера, Бадди Холли и Синатру.
Сначала Джордж присматривал за садом, потом его хозяева решили, что он будет полезнее внутри здания, и он устроил так, что его перевели в уборщики. Вскоре Джорджа заметили и сделали ремонтным рабочим. С того времени он получил доступ практически ко всем уголкам базы: он чинил шпингалеты, приклеивал отставшие кафельные плитки, чистил вентиляционные шахты. И все это он делал так тихо и незаметно, что большинство служащих не обращали на него внимания. Словом, он вел себя так, как приказали ему люди, представляющиеся Кузеном Хэлом.