– Вы ведь вызвали меня не за тем, чтобы утешить, верно? – посопев, спросил Иван Петрович. – Видимо, была какая-то другая причина.
– Была, Иван Петрович, – подтвердил Лев Осипович. – Была.
Он немного помолчал, исподтишка изучая нахмуренное лицо гостя. «Эх, Иван Петрович, бравый депутат. Квашня ты сырая, а не кремень, как о тебе думают твои избиратели. Чуть стало припекать – и запричитал по-бабьи, полез в кусты. А денежки-то получать нравится? Чай, не за просто так ты с Лосевым договаривался. Четверть миллиона долларов за пятиминутный плевый разговор – разве этого мало? Да и Лосев получил столько же и не поперхнулся. А попробуйте заработать эти деньги своими куцыми мозгами. Проверните хоть одно стоящее дело. Куда там. Только и умеете, что взятки хапать да подачки на лету ловить».
– Есть одно небольшое дело, Иван Петрович, – интимно заговорил Бирчин, посматривая на ощетинившегося гостя. – Даже не дело, а так, небольшое поручение. Если хотите, моя личная маленькая просьба.
Травкин неприступно молчал, и Лев Осипович мысленно улыбнулся. «Ах ты, старый козел, наставил рога. Небось уже решил пойти на попятный, сыграть в глухую „отказку“. Не выйдет, милый мой, теперь поздно артачиться. Наживка давно тобой проглочена – очень жадно, надо сказать, проглочена, – и даже переварена. Но крючок-то за кишки держит мертво, и никуда ты с него не сорвешься».
– Вы ведь собирались совершить поездку по Центральному региону, – спокойно продолжил Лев Осипович. – Так вот ближе к концу июля – точное число я вам сообщу немного позже – вы должны будете прилететь на вашем самолете в Верхнеозерск. Знаете такой город?
Слабым наклонением головы Травкин дал понять, что ему известен этот город. Но лицо его оставалось нахмуренным и холодным.
– В Верхнеозерске вы должны будете задержаться на сутки, возможно, на двое. Я думаю, электорат будет счастлив пообщаться со столь известным человеком, как вы, подольше, так что радушный прием вам обеспечен. Впрочем, он обеспечен вам везде, не так ли?
– Что я должен буду там делать? – неприязненно буркнул Травкин.
– В том-то и дело, Иван Петрович, что ничего вам делать не придется, – сказал Лев Осипович. – Вы должны только прилететь туда на своем быстроходном самолете – вот и все. И отдыхайте, то бишь общайтесь с народом со спокойной душой. Вот и вся моя просьба.
– Насколько я понимаю, – подумав, сказал Травкин, – вам понадобился не я, а мой самолет. Вернее, ваш самолет…
– Ну, не будем утрировать, Иван Петрович, – поморщился Бирчин, – самолет этот ваш, и только ваш. Но вы заметили верно: в Верхнеозерске действительно потребуется ваш самолет. Самолет – и ничего больше. А все остальное лично вас совершенно не касается.
– Вы что-то хотите на нем перевезти? – понял Травкин. – Или кого-то?
– Какая вам разница, Иван Петрович? Самолет улетит и в тот же день прилетит обратно. В целости и сохранности. Это я вам гарантирую.
– Вы хотите, – мрачно начал Травкин, – пользуясь моим именем и статусом депутата Государственной Думы, перевезти на моем самолете какой-то запретный груз. И при этом говорите, что это меня не касается?
– Что вы так горячитесь, Иван Петрович? Вы отклоняете мою просьбу?
– Я уже выполнил одну вашу просьбу, Лев Осипович. Это повлекло за собой похищение документов чрезвычайной важности, что, несомненно, отразится на безопасности России. И снова вы хотите с моей помощью совершить какое-то государственное преступление. Как гражданин и патриот, я не могу пойти на это и отказываюсь исполнить вашу просьбу.
Иван Петрович гордо отворотился от Бирчина, видимо, считая разговор исчерпанным. Лев Осипович улыбнулся и налил себе вина.
– Не стоит принимать столь поспешных решений, Иван Петрович, – миролюбиво сказал он. – Нас связывают давние и прочные отношения, не так ли? И я не верю, что вас затруднит выполнение такого пустяка, о котором шла речь. Возможно, я не слишком хорошо объяснился. Так вот, за посещение Верхнеозерска вы получите два миллиона долларов. Теперь предложение выглядит более полным, не правда ли?
На этот раз Травкин долго молчал. У него задрожало веко, и он, не замечая, сильно потер лицо ладонью. Лев Осипович терпеливо ждал, отпивая вино мелкими быстрыми глотками.
– Я не могу… – выдавил наконец Иван Петрович. – Это невозможно. Даже столь значительная сумма не сможет спасти меня и мою семью от ответственности. И вообще, дело не в деньгах… Я не хочу принимать участия в этих играх, направленных на подрыв безопасности России. Я готов с вами сотрудничать на прежнем уровне, но от этого увольте. В отличие от вас у меня есть семья, которой я дорожу. И я не могу подставлять их под удар, какими бы суммами вы меня ни прельщали. И, в конце концов, я не могу предавать народ, который меня избрал.
– Так вы отказываетесь, Иван Петрович? – уточнил Бирчин.
– Да, – окрепнувшим голосом подтвердил Травкин. – Отказываюсь.
– Это ваше окончательное решение?
– Да, окончательное, – отрезал Травкин, пристукнув ладонью о стол.
«Эк тебя разобрало, – думал Лев Осипович, с некоторым удивлением разглядывая распетушившегося депутата. – О патриотизме с чего-то заговорил, о безопасности России. Сказал бы уж честно, что боишься. А то семьей прикрываться стал, лепетать непотребное. О народе вдруг вспомнил! Ты бы о семье и народе вспоминал, когда в борделях с кучей девок похоть свою ненасытную тешишь да брюхо в самых дорогих ресторанах, не краснея, набиваешь. Забыл, похоже, Иван Петрович, кто ты есть на самом деле и кому всем обязан. Что ж, иногда полезно хама неблагодарного мордой в дерьмо потыкать, чтобы память и совесть проснулись. Все равно рано или поздно до этого бы дошло…»
– Не хотел вам говорить, Иван Петрович, – безобидно начал Бирчин, – но уж как-то к слову пришлось. Сразу оговорюсь: я не сторонник всяких там полицейских мер, вы знаете. Я, можно сказать, сам от этого пострадал и терпеть не могу произвола. Но вот моя охрана… Это несколько другое дело… Они профессионалы и делают свою работу так, как их научили. Поэтому, заботясь о моей безопасности, они установили под этим вот столиком микрофон и, совершенно никого не желая обидеть, записывают все, о чем здесь говорится, на магнитофон. И записывают давно, надо заметить, едва ли не с первого дня моего тут заселения. Так что, как вы понимаете, почти все, о чем мы с вами говорили, зафиксировано на пленке. А говорили мы о многом, не правда ли? В том числе и о государственных тайнах, как это ни прискорбно. Исходя из этого, дорогой Иван Петрович, и ни в коей мере не желая вас шантажировать, я просто хочу спросить: может быть, вы измените свое решение? Кстати, если вы так опасаетесь за свою семью, сумма может быть и удвоена. Как вам такое предложение, Иван Петрович?
Побледнев сначала до того, что его румяные щечки приобрели серый цвет, Травкин долго сидел, не говоря ни слова. Да и что тут было говорить? Теперь он не принадлежал себе и должен был выполнять все, что от него потребуют. Круг замкнулся, и выхода из него нет.