– Вот она, коллекция бабочек! – Белосельцев, ощутив свободу и прелесть игры, повел рукой по блистающим туалетам, драгоценностям, приклеенным ресницам и парикам. – Столько великолепных экземпляров!
– Жаль, что у нас нет сачков, – принял игру Прокурор, глядя вслед удалявшейся Мерилин, чье серебристое платье раздваивалось при ходьбе, приклеиваясь к ягодицам.
– Вон та – африканская нимфалида. – Белосельцев глазами указывал на известную эстрадную певицу в полупрозрачной накидке, из-под которой выглядывали полные, обтянутые панталонами ноги. – А вон тот – кампучийский сатир. – Он проследил, как проходит мимо редактор влиятельной либеральной газеты в бархатном пиджаке, мерцая ослепительной лысиной. – А вон папильонида с атлантического побережья Никарагуа, – он кивнул в сторону женщины-депутата, известной своей безудержной пропагандой презервативов.
– Как я вам завидую! – загорелся Прокурор. – Вы собирали свою коллекцию среди джунглей и саванн. А я, увы, только в больших городах. В цветочных магазинах, в лавках колониальных товаров. Недавно в Испании ехал по дороге в окрестностях Барселоны. На цветке, на обочине сидел великолепный парусник. И я не решился остановить машину, со мной был прокурор Каталонии…
К ним подошел официант, неся на подносе два бокала шампанского. Один бокал был ближе к Белосельцеву, другой к Прокурору. Официант с блестящими, набриолиненными волосами молниеносно взглянул на Белосельцева, указав зрачками на ближний бокал. Из толпы померещились глаза Гречишникова. Белосельцев взял ближний бокал, оставляя второй Прокурору.
– За ваше начинание!.. – поднял он искристый сосуд. – За ваше мужество!.. За «рыцаря закона», не ведающего страха и упрека!
– За вашу изумительную коллекцию и великие труды, в которых вы ее собирали!
Они выпили шампанское.
Прокурор держал на весу опустошенный бокал, медлил вернуть его на поднос.
– Ха-ха! – легкомысленно хохотнул Прокурор, возвращая бокал. – Собственно, я неплохо танцую… Женщины любят силу и богатство… В воскресенье на даче я опробовал мой пистолет… Стрелял в березу, и ни одного промаха, ни одного!.. Мысли роились в голове Прокурора, одна отважней другой. Выпитое зелье возбуждало его.
– Вы сказали, она похожа на африканскую нимфалиду? – Прокурор нашел в толпе эстрадную звезду, облаченную в тесные панталоны. – Хотел бы я поместить этот экземпляр в мою коллекцию, предварительно высвободив ее из этих пестрых тряпочек и осмотрев ее тельце! – Полагая, что удачно сострил, он громко захохотал.
– Все в наших силах! – Белосельцев рассмеялся его остроте, чувствуя, что в сознании Прокурора устранены все препоны и он готов совершать неожиданные шальные поступки. – Мы бы могли отправиться сейчас ко мне, посмотреть мою коллекцию. Вас ждут африканские экземпляры, которые я специально для вас отложил… Это здесь, рядом…И – А действительно, почему бы нам не поехать!.. Давно мечтал!.. Надо вызвать машину!.. Красота превыше всего!.. Эстетика выше этики!.. Закон – это этика, беззаконие – эстетика природы и жизни!..
Белосельцев вышел из зала и очутился на набережной под мелким дождем. Прокурор махал рукой, подзывая машину. – Прошу вас, Виктор Андреевич, едем смотреть коллекцию!..
От гостиницы «Россия» они катили по набережной, глядя на реку, где скользили нарядные, в лампочках и гирляндах, кораблики, с которых пускали салют в честь победителей фестиваля. Прокурор был очень возбужден, говорил без умолку, перескакивая с темы на тему:
– Я считался лучшим оратором на факультете и вполне бы мог практиковать адвокатом!.. Мы проводили на первом курсе конкурсы экзотических галстуков, и я завоевал первый приз!.. Я даже писал стихи, от которых девушки сходили с ума!.. Там была такая строфа: «Умирают левкои, – легко им. Как сиреневый пар – парк…» Неплохо, не правда ли?.. Кремлевская стена, мимо которой они проезжали, казалась сочно-малиновой, воспаленной, словно ей дали пощечину. – Не спрячутся! – Прокурор иронически кивал на стену, подразумевая засевших в Кремле властителей. – Мы их заставим уйти!.. Вы знаете, как говорил Франко?.. «Друзьям – все, врагам – закон». В Испании я видел его могилу… И там, представляете, летали бабочки-белянки, как белые духи примирения…
Они въехали на Каменный мост. «Ударник» все так же мучился тиком, дергая рекламой «Рено». Белосельцев боялся, чтобы прежде времени не кончилось действие веселящего напитка, чтобы Прокурор не опомнился, не развернул машину в сторону Генеральной Прокуратуры, где в сейфе лежит сокровенная секретная папочка со стопкой бумаг, способных сокрушить Президента. Но Прокурор был в ударе, продолжал разглагольствовать:
– Прокурор должен быть бесстрашным и честным… Мне угрожают… После последнего телеинтервью угрожают сжечь дачу… Я непременно приглашу вас на дачу… У меня великолепно… На участке весной цветут ландыши, а осенью растут белые грибы… Дом времен сталинизма возник в окончании моста, и над ним, в сыром тумане, огромная красная бабочка складывала и раскрывала крылья, привлекая к себе внимание. Словно требовала от Белосельцева, чтобы тот не проехал мимо. – Вот здесь! – Белосельцев указал водителю разворот, куда следовало направить машину, чтобы приблизиться к дому. Во дворе было сумрачно, сыро. На тяжелом фасаде желтели окна. У тротуара стояли машины. Он быстро просмотрел их ряды, безошибочно выделяя одну, притаившуюся под деревом у заветного подъезда, – со штырями антенн, с погашенными фарами, затемненными стеклами. Машина была обитаема. Сидевшие в ней невидимки отметили их прибытие. Проверили частоту настройки приемника. Всматривались в индикаторы, принимая сигналы крохотной, размещенной в квартире телекамеры. – Приехали… Можем выходить… – бодро сказал Белосельцев, указывая Прокурору на подъезд. Поднялись на этаж, к двери с затейливо выбитым готическим номером. Белосельцев позвонил, и в глубине квартиры откликнулся клавесин, пролепетавший аккорд средневековой мелодии.
Дверь отворилась, и Вероника, радушная, радостно-изумленная тем, что хозяин явился не один, а с гостем, встала на пороге. Прямой пробор на маленькой красивой голове, белая просторная блузка с отложным воротником. – Здравствуйте, – улыбнулась она сразу обоим свежей и чистой улыбкой, от которой Прокурор стал чуточку выше, потянувшись на ее свет, – дождик на улице?
– Какая у вас милая дочь. – Прокурор стал галантно расшаркиваться.
– Это мой секретарь, – посмеиваясь, сказал Белосельцев. – Помогает мне писать мою книгу. У меня с ней роман, чисто платонический. – Дивясь своей непринужденности, Белосельцев взял Веронику за руку, осторожно поцеловал. – Дайте-ка нам что-нибудь выпить, милая Вероника.
Белосельцев приглашал Прокурора в комнаты, зорко оглядывая уже знакомые декорации. Бар с напитками, среди которых не виден флакон с возбуждающим, веселящим настоем. Ангольские и нигерийские маски. Эфиопские лубки на пергаменте с изображением чернокожих святых. Буддийская бронза, добытая на рынках Камбоджи. Каталог бабочек, раскрытый на африканской странице. Белый куб компьютера с голубым экраном, на котором мерцает таблица. Все говорит о привычках и пристрастьях хозяина. О его скитаньях. О многотрудной работе над книгой, в которой ему, утомленному путешественнику, помогает молодая поклонница, с которой он на «вы», у которой старомодно целует руку.