— Здорово, Михалыч, — приветливо поздоровался с хозяином квартиры, расположившийся за овальным столом в центре комнаты.
— Привет, Витальевич, — ответил тот, — как же ты?.. — оторопело посмотрел на датчик сигнализации у двери. Рассмеялся и махнул рукой — Черт, кого спрашиваю, для тебя же это просто семечки. Пиво будешь?
— Пиво тебе завтра самому понадобится.
— Даже так? Ну, тогда чаю попьем.
— С удовольствием.
— Погоди минутку, я только переоденусь.
Достал было из ящика стола диктофон, но махнул рукой и положил на прежнее место. Вообще-то, его квартира была оборудована устаревшей, но достаточно надежной, постоянно работающей системой видеонаблюдения, но именно в этот вечер она не работала, и вывел ее из строя сам хозяин. В обед ему вдруг вздумалось повесить картину в прихожей. Генерал взял дрель и со снайперской точностью воткнул сверло прямо в кабель. А еще время от времени включалась стационарная прослушка, расписание работы которой хозяин не знал.
— Проходи, располагайся. Голодный?
— Нет.
— Тогда я, с твоего разрешения, — и разом заглотнул половину бутерброда.
Допив чай, оба закурили.
— А я ведь испугался, — хозяин квартиры долил себе чаю. — Будешь еще?
— Достаточно.
— Как знаешь. Испугался, говорю. Прихожу домой, а у меня в квартире Сова. Сидит и перышки чистит.
— Испугался, — гость хмыкнул, — а за пистолетиком не полез.
— Нашел, что ли?
— А то.
Собеседники были знакомы давно, почти тридцать лет. В первый раз судьба столкнула их на двухмесячных курсах, куда руководство управления так любило и до сих пор любит посылать своих офицеров. Вместе изучали что-то жизненно необходимое, то ли тропическую медицину, то ли вязание на спицах, а, может быть, поэзию эпохи Тан. Не суть важно, главное, что познакомились и прониклись некоторой взаимной симпатией. Потом пересекались на разного рода совещаниях и даже разок отдыхали вместе в санатории. Дружбы между нами не получилось (в конторе принято дружить исключительно по месту работы), но за бутылкой разок-другой посидели.
— Значит, убивать меня не будешь, — генерал хмыкнул, — тогда что, кошмарить?
— Что-то ты, Михалыч, развеселился.
— Это тебе так кажется. На самом деле я в полном расстройстве чувств. Прикинь, собирался человек спокойно посидеть за пивом, чтобы никто ему не дудел на ухо о том, что почки сейчас отвалятся… Кстати, как у тебя со здоровьем?
— Не жалуюсь.
— Даже завидно, — помотал головой и усмехнулся, — никакого уважения к чину, к заместителю начальника Главка могли бы кого и пострашнее прислать. Например, Большакова. Ты знаешь, я недавно специально справлялся в кадрах. Оказывается, действительно был такой на самом деле.
— А ты не верил.
— Признаться, нет. Уж больно много о нем легенд и сказок. Он, кстати, еще жив?
— Жив и поздоровее обоих присутствующих. Хочешь встретиться? Только скажи.
— Нет, уж, уволь, его, говорят, даже людоеды боялись.
— Точно, — подтвердил Сова, — до поноса.
— Опасались, что он их слопает?
— Что заставит жрать живьем друг друга.
ТОТ САМЫЙ Большаков, не поверите, позывной Ромашка, действительно, пользовался мрачноватой известностью и не без основания считался человеком опасным. Настолько, что когда в конце семидесятых президент одной африканской страны решил вдруг изменить политическую ориентацию, повернуться толстой черной задницей к Советскому Союзу, а круглой щекастой мордашкой — к демократическим ценностям, никаких острых акций со стороны родины победившего социализма не последовало. Отцу нации и верховному главнокомандующему просто намекнули, что к нему в гости вдруг засобирался человек, который в свое время привел его к власти. И все вернулось на круги своя. Из страны тут же выдворили американского посла и разогнали европейский культурный центр, зато открыли еще один университет марксизма-ленинизма. А сам президент продолжил твердо придерживался единственного истинно верного курса и только в начале девяностых, когда не стало СССР, а Россия с головой нырнула в светлые воды демократии, наконец, осмелился робко спросить: таки уже можно перестать строить социализм или как?
— Ладно, обойдемся без Большакова. Зачем пришел?
— Поговорить. Скажи-ка, четыре недели назад вам передали бывшего полковника Зяблицына?
— Как ты сказал, Зяблицына? Что-то не припоминаю.
— Все ты прекрасно помнишь, Михалыч. К этому уроду еще диск прилагался с записью допроса. Речь шла о некоем Чжао.
— Чжао, погоди, это который Режиссер?
— Вот, видишь, а ты говорил.
— Что я говорил? Диск, насколько я знаю, не читался, а этот Зяблицын…
— Еще живой? — поинтересовался Сова.
— Понятия не имею, сам понимаешь, не мой уровень. Да и насчет Чжао что-то не очень верится. С ним «соседи» вопрос уже закрыли.
— В прошлом году?
— Так точно.
— Михалыч, я, конечно, человек простой, но ты уж совсем меня за идиота не держи. Этого Чжао уработали за несколько дней до того, как вы «не прочитали» диск.
— Бездоказательно.
— Не скажи. Если ты не забыл, пальчики этого Режиссера есть во всех картотеках.
— Ну.
— Вот тебе и ну. Около месяца назад один гражданин взял да и помер на Ленинградском вокзале.
— Сам?
— Не совсем.
— Ну, помер и помер. «Соседи», думаю, быстренько распорядились его кремировать, так что, нет человека, нет и проблемы.
— А то, что его нашли без двух пальцев на правой руке, ты, конечно же, не в курсе?
— Нет.
— Серьезно?
— Какой мне смысл врать?
— Значит, теперь ты в курсе. Сам понимаешь, любая экспертиза без проблем подтвердит, что клиент год назад был скорее жив, чем мертв. Получается, кое-кто немного ввел в заблуждение мировую общественность.
— И получил премию.
— Совершенно верно, целых пять миллионов евро. Ты хоть представляешь себе, какая поднимется вонь, если это всплывет?
— А это всплывет?
— Очень даже может быть.
— Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее.
— Без проблем.
— Для начала объясни, какой во всем этом твой интерес?
— Самый что ни на есть.
— Витальевич, ты что решил на старости лет в шантажисты податься? Денег захотелось?
— Денег мне своих хватает, а что касательно шантажа… Как говорится, возможны варианты.