— Ты подвел всех нас, — произнес аббат.
Он перевел взгляд на тайну, свято хранимую их орденом. Настоятель представил себе, как в эту минуту взоры всего мира прикованы к Цитадели. Словно рентгеновские лучи, они стараются проникнуть сквозь камень и узнать, что же скрывается под его толщей. Аббат устал после долгой бессонной ночи. Шрамы под сутаной болели. Нервы были взвинчены до предела. Последнее время он стал замечать, что хотя раны заживают по-прежнему быстро, боль от них чувствуется гораздо дольше, чем прежде. Возраст дает себя знать, возможно, медленно, но неумолимо.
Аббат не хотел вымещать раздражение на съежившемся перед ним монахе. Старик желал лишь одного: чтобы все разрешилось и внимание мира переключилось на что-нибудь другое. Как в прежние времена, Цитадель выдержит осаду.
— Встань, — тихо произнес он.
Груббер подчинился. Его глаза были опущены, поэтому он не видел, как аббат слегка кивнул стоящему позади монаху. Взявшись за верхнюю часть Т-образного креста, монах, дернул его на себя и обнажил сверкающее лезвие церемониального кинжала.
— Посмотри на меня, — приказал аббат.
Приподняв подбородок, Груббер взглянул в глаза настоятелю. Монах полоснул лезвием по горлу брата по вере.
— Знание — это все, — произнес аббат.
Ему пришлось отступить, чтобы брызнувшая из шеи Груббера артериальная кровь не залила его сутану.
Аббат увидел выражение крайнего удивления на лице жертвы. Рука Груббера коснулась аккуратного пореза на горле. Жизнь ручейками вытекала из его тела. Он упал на колени.
— Выясни, что стало с телом, — приказала аббат. — Выйди на человека в городском совете или полиции, который имеет доступ к необходимой нам информации и готов ею поделиться. Нам надо выяснить, какие выводы были сделаны относительно смерти брата Сэмюеля. Нам надо знать, к каким последствиям это может привести. И прежде всего нам необходимо вернуть тело брата Сэмюеля.
Монах опустил глаза на извивающееся на полу часовни тело Груббера. Равномерные фонтанчики крови из раны слабели по мере того, как останавливалось его сердце.
— Слушаюсь, брат аббат, — ответил монах. — Афанасиус уже приступил к работе с прессой посредством доверенных людей вне стен монастыря. Я думаю… я уверен, что у нас есть свой человек в полиции.
На лице аббата заиграли желваки, когда он вновь подумал о том, что глаза всего мира прикованы к Цитадели.
— Держи меня в курсе, — приказал он. — И… и пришли ко мне Афанасиуса.
Монах кивнул.
— Слушаюсь, брат аббат. Я передам ему, чтобы он пришел к вам… в личные покои.
— Нет.
Аббат подошел к алтарю и вырвал с корнем кровавый виноград.
— Не туда.
Его взгляд переместился на Таинство. Не будучи посвященным в святые, управляющий не знал о всей важности сохранения секрета Цитадели от мира. Чтобы хорошо исполнять свои обязанности и защищать интересы ордена в столь трудный час, брат Афанасиус — решил аббат — должен знать больше.
— Приведи его в библиотеку, — приказал он.
Аббат направился к выходу. Переступив через труп, он бросил кровавый виноград на бездыханное тело брата Груббера.
— Афанасиус найдет меня в запретном хранилище.
Схватившись за торчащий из стены деревянный рычаг, аббат потянул его вверх. Скрежет камня о камень разнесся эхом по часовне. Прохладный свежий воздух проник из комнаты привратника в приоткрывшуюся дверь. Настоятель оглянулся. Лицо Груббера казалось белым на фоне кровавой лужи, в которой танцевал свет свечей.
— Избавься от трупа, — распорядился аббат и, отвернувшись, вышел.
18
Городской морг находился в подвалах каменного здания, которое в разные периоды истории успело побывать арсеналом, ледником, местом хранения свежей рыбы, мясной лавкой, а в XVI веке недолгое время являлось городской тюрьмой. Хороший уровень безопасности и прохлада, царящая в подвалах здания, были, по мнению городского совета, достаточным основанием для того, чтобы разместить там в конце пятидесятых годов прошлого века отдел патологоанатомии. И вот сюда, в допотопно оборудованный сводчатый подвал, на средний из трех старых, покрытых керамической плиткой анатомических столиков, доставили разбившееся тело брата Сэмюеля. Помещение ярко освещали неоновые лампы. Над трупом склонились два человека.
Одним из них был доктор Бартоломью Рейс, патологоанатом. Белый халат, указывающий на его принадлежность к медицине, мешковато висел на черном костюме, свидетельствующем о его социальном положении. Доктор Рейс приехал в Рун из Англии четыре года назад по программе полицейского обмена. Турецкое происхождение его отца и двойное гражданство облегчили бумажную волокиту. Предполагалось, что он пробудет в Турции полгода, но Рейс так и остался в Руне. Его длинные волосы были черными, как вороново крыло, благодаря скорее химии, чем природе. Они свисали вдоль его тонкого бледного лица, словно шторы. Несмотря на угрюмую внешность, Рейс считался среди полицейских Руна самым веселым патологоанатомом города. Бартоломью Часто повторял, что ему тридцать два года, он неплохо зарабатывает и, в то время как большинство гьтов только мечтают жить среди трупов, он воплотил их мечту в жизнь.
Второй мужчина казался не таким самоуверенным, как Рейс. Он стоял чуть позади патологоанатома и жевал шоколадный батончик с начинкой из орехов и сушеных фруктов, который нашел в кармане своего пиджака. Несмотря на высокий рост, мужчина имел вид потрепанного жизнью человека. Мешковатый серый летний костюм свисал с плеч, ссутулившихся под тяжестью двадцати лет службы. Густые черные волосы с проседью были зачесаны назад. На умном лице застыло выражение грусти и удивления. Длинный нос с горбинкой украшали очки в черепаховой оправе. Этого человека можно было скорее принять за утомленного жизнью профессора истории, чем за детектива убойного отдела.
В полицейском управлении города Руна инспектор Давид Аркадиан являлся в определенном смысле белой вороной. При других жизненных обстоятельствах благодаря неоспоримому профессионализму он легко смог бы сделать карьеру, стать главным инспектором или даже пойти гораздо дальше. Вместо этого б?льшую часть своей жизни Давид вынужден был наблюдать за тем, как менее талантливые люди делают карьеру, а он остается мелкой сошкой, просто дорабатывает до пенсии и не имеет ни малейшего шанса на повышение. Аркадиан был очень хорошим полицейским, но в начале своей карьеры он сделал выбор, бросивший длинную тень на всю его последующую жизнь.
Аркадиан встретил не вполне подходящую, с точки зрения начальства, женщину, влюбился и взял ее в жены.
Детектив, который счастлив в браке, большая редкость. Полицейский встретил свою будущую жену, когда был еще молодым младшим инспектором. Она была проституткой и давала показания против людей, которые заманили ее в Турцию из восточноевропейской страны и заставили торговать своим телом. Когда Аркадиан впервые увидел ее, он решил, что она — самая красивая и храбрая женщина из тех, с кем его сводила жизнь. Ему поручили охранять свидетельницу до суда. Впоследствии Аркадиан шутил, что ему следует получать большие сверхурочные за то, что и спустя двадцать лет он продолжает исполнять возложенную на него работу. Молодой полицейский помог своей подопечной избавиться от наркотической зависимости, на которую ее обрекли похитители, и заплатил за ее обучение, благодаря чему она в конце концов получила диплом преподавателя младших классов. Так молодая женщина вернулась к жизни, которую вела до того, как ее обманом заманили в Турцию. В глубине души Аркадиан понимал, что этот его великодушный и не лишенный приятности поступок в то же время будет дорого ему стоить. Высокопоставленные полицейские не должны жениться на проститутках, пусть даже и бывших. После этого Давид Аркадиан превратился в вечного инспектора. Иногда ему поручали дело, достойное его способностей, но чаще Аркадиану сливали «глухарей», за которых не хотел браться никто из старших офицеров.