Доклад закончился. Старик отвернулся от аббата и уставился в темноту потолка. Волосы на голове и бороде прелата отличались удивительной белизной, они были белее простыней, на которых он лежал, и окутывали его, словно саван. Старик не двигался. Только вздымалась и опускалась грудь да подрагивал под пожелтевшей, будто пергамент, кожей на запястьях пульс.
— Сестра, — наконец произнес прелат.
— Еще не подтверждено, ваше святейшество, но в любом случае это источник больших неприятностей.
— Источник больших неприятностей… для нее…
Из-за аппарата искусственной вентиляции легких прелат мог выговаривать за раз всего несколько слов, так что каждое предложение разбивалось на небольшие фразы.
— Я рад, что ваше святейшество со мной согласны.
Колючие глаза вновь уставились на аббата.
— Я не на что… еще не согласился… — заявил он. — Вы сообщили мне… только плохие новости… и оставили много… вопросов без ответов… Я понимаю… вы хотите, чтобы я… дал вам разрешение… избавиться от девушки…
— Так будет более благоразумно.
Прелат вздохнул и перевел взгляд на балдахин тьмы над головой.
— Еще одна смерть… — сказал он, казалось, самому себе. — Слишком много крови…
Дыхательный аппарат запищал. Старик сделал несколько глубоких вздохов и продолжил:
— Вот уже тысячи лет… мы являемся… хранителями Таинства… Его секрет передавался… из поколения в поколение… от первых основателей… до наших дней… Связь прошлого и… будущего никогда… не прерывалась… Мы верно хранили… его секрет… но и сами стали… его пленниками… Мы отгорожены… от внешнего мира… Мы жертвуем своей… кровью и жизнью… ради того, чтобы… Таинство находилось… сокрытым от глаз… всего остального мира… Брат аббат… ты когда-либо… задавался вопросом… зачем мы это делаем?
— Нет, — не зная, к чему клонит старик, сказал аббат. — Мы исполняем Божий промысел. Это очевидно.
— Не относись ко мне свысока! — с необыкновенной живостью воскликнул прелат. — Я не желторотый послушник… Я говорю об истинной цели… существования нашего ордена… Ты что же, всерьез веришь, что в этом есть промысел Господень?
— Конечно, верю, — нахмурился аббат. — Наше дело правое. Мы взвалили на плечи бремя прошлого человечества ради его будущего.
Прелат улыбнулся:
— Как тебе повезло, что ты веришь…
Глаза старика уставились в потолок.
— Теперь, когда я… стою на пороге смерти… я на многое начинаю… смотреть по-другому… Но это ненадолго… Скоро я умру…
Аббат начал было возражать, но старик остановил его движением руки.
— Я очень стар… брат аббат… Мне почти… двести лет… Я чувствую груз… прожитых годов… Раньше я думал… что долгая жизнь и крепкое здоровье… тех, кто живет в Цитадели… является благословением… Мне казалось, что… Бог благоволит к нам… но теперь я не уверен… Во всех культурах… в любом литературном… произведении долгая жизнь… это ужасное проклятие…
— Или Божественная благодать, — прервал его аббат.
— Надеюсь, ты прав… брат аббат… Я много думал об этом… последнее время… Я не уверен, что… когда придет мой смертный час… и я предстану перед Создателем… Он будет так уж доволен тем… что я делал от Его имени… А если Он устыдится моих деяний?.. Не окажется ли, что… вся моя жизнь лишена смысла?.. Я проливал кровь лишь затем… чтобы спасти память людей… тела которых давно уже… обратились в пыль…
Прелат закашлялся и перевел взгляд на стоящий у его постели кувшин с водой.
Аббат налил в стакан воды и помог старику приподнять голову. Прелат пил маленькими глотками. Жесткие трубки аппарата искусственного дыхания мешали ему. Несмотря на жару в помещении, лоб больного был поразительно холодным. Аббат помог ему лечь на подушку и поставил пустой стакан на столик. Когда настоятель вновь посмотрел на прелата, старик уже глядел в потолок.
— Я каждый день… смотрю в глаза смерти… — изучая тьму, произнес прелат. — Я смотрю на нее… а она — на меня… Почему она не приходит?.. А потом появляешься ты… и говоришь вежливым голосом… вежливые слова, но… я вижу в тебе жажду крови… Смерть коварна… Она ждет, пока я разрешу… тебе действовать… Тогда у нее будут новые души… куда моложе моей…
— Я не жажду крови, — возразил аббат, — но иногда наш долг требует от нас быть беспощадными. Мертвые хранят секреты лучше, чем живые.
Прелат повернул голову и строго взглянул на собеседника.
— Брат Сэмюель… вряд ли согласился бы с тобой…
Аббат промолчал.
— Я не собираюсь потакать… твоим желаниям… — вдруг заявил прелат.
Глаза старика блуждали по лицу аббата, желая предугадать его реакцию.
— Найди и следи за ней… но не причиняй девушке… никакого вреда… Я тебе приказываю…
Аббат удивился:
— Но, ваше святейшество, как мы можем оставить ее в живых, если существует хотя бы малейшая вероятность того, что она знает секрет Таинства?!
— Я очень сомневаюсь… что она хоть что-нибудь знает… — заявил прелат. — Иметь телефонный номер — это одно… Иметь телефон — совсем другое… Ты действительно думаешь… что у брата Сэмюеля было время… позвонить сестре между причащением… Таинством и своей прискорбной смертью?.. Ты всерьез собираешься… лишить человека жизни… только из-за такой малости?..
— Я не уверен, что мы вправе отступать даже в малости, если судьба нашего ордена находится под угрозой. Церковь сейчас слаба. Люди больше ни во что не верят. Если они узнают больше об истинном происхождении их веры, это знание может разрушить все. Вы и сами видели, как некоторые наши братья впадают в неистовство, когда им открывают истинную суть Таинства. И это после тщательного отбора и подготовки! Представьте себе, что будет, если правда откроется мирянам! Наступит хаос! Ваше святейшество, в наши дни мы должны защищать Таинство еще более рьяно, чем прежде. Будущее веры зависит от нас. Девушка слишком опасна. Она должна умереть.
— Все когда-нибудь кончается… Ничто не вечно… Если Церковь сейчас слаба… то на это есть… свои причины… Возможно, настало время… положиться на милость судьбы… Пусть все будет так… как будет… Я принял решение… Скажи всем, что я… хочу поспать… и закрой за собой дверь…
Аббат стоял в нерешительности, не веря тому, что аудиенция окончена и его просьбу отклонили. Он видел, как прелат отвернулся и смотрит в потолок, словно изваяние на крышке саркофага.
«Лучше бы ты умер», — подумал аббат, склонив голову и медленно пятясь от постели больного.
Выйдя из спальни прелата, он застал за дверью лекарей, терпеливо ожидающих в полумраке, когда можно будет вернуться.
— Не входите, — проходя мимо, сказал аббат. — Он хочет побыть наедине с мыслями о своем наследии.
Белые сутаны обменялись удивленными взглядами, не вполне понимая, что настоятель имел в виду. Когда они повернулись, чтобы спросить, аббат уже спускался по лестнице. Резко распахнув дверь так, что она ударилась о стену, он прошествовал мимо стражника.