Халявий встал с колен и потянулся было чесаться под мышкой, но рука его замерла на полпути. Поняв, что блох у него больше нет, он с чувством плюнул в раковину и, вихляя бедрами, отправился в коридор. Под шумок супружеской встречи он надеялся позвонить знакомым манекенщицам и слинять. В коридоре под обувной полкой у него была заблаговременно припасена золотая крышка от бачка в туалете, которую он успел спрятать туда прежде, чем ее обнаружил подозрительный братик.
Как ни крути, а это было уже кое-что и гарантировало приятно проведенную неделю. Правда, потом будет трещать голова и братик станет ругаться, но это все потом… Пока же жизнь прекрасна и удивительна.
* * *
Вечером, когда мир в семействе Дурневых был худо-бедно восстановлен, а успешно слинявший Халявий, по-волчьи поскуливая, гонялся за хохочущими манекенщицами в одном из московских клубов, в квартире на Рублевском шоссе стал подпрыгивать и завывать зудильник.
Тетя Нинель ринулась к нему, едва не споткнувшись по пути о любимую таксу. Звонила, разумеется, любимая дочурка из Тибидохса.
– Привет, мамуль! Как ваше ничего? – спросила она.
– Лучше не бывает! – бодро сказала тетя Нинель.
– Как у вас с папулей? Вижу, вы не разлей вода, не разнеси динамит? – поинтересовалась Пипа.
– Так и есть!
Тетя Нинель, успевшая отведать магической хворостины, обняла супруга так крепко, что у него перехватило дыхание, а лицо из желтого стало багровым.
– Ах, какая она хорошенькая! Правда, Герман? – шепнула она мужу, любуясь румяным лицом дочери, которое едва помещалось на миске зудильника.
– А то! Согласись, цвет лица у нее мой! И нос тоже! И глаза! – самодовольно сказал Дурнев.
Супруга покосилась на своего зеленоватого и тощего мужа с большим сомнением, однако возражать не стала. Стимуляция отеческих чувств, как известно, первое правило дальновидного материнства.
– Она вылитая ты, дорогой! Я всегда это говорила! – проворковала она.
– Мамуль, алло! Ты меня слышишь? А я в Магфорд еду, к Пупперчику!.. – сообщила
Пипа. – Скоро уже! И Бульон со мной! И Гроттерша, кстати, для ровного счета!
Дядя Герман заметался:
– А виза? А разрешение родителей? Магфорд – это Англия все-таки! – возмутился он.
Пипа хихикнула:
– Да какая, пап, виза? Ты чего, опух? Лопухоиды со своими бумажонками пусть почешутся!.. С нами Гоярын. Гробулька говорит: горе тому истребителю, который попытается нас истребить.
– Хм, этот гражданин Гробулько порет чушь. Так ему и передайте! Я наведу справки! Гробулько – это фамилия? – спросил Дурнев.
Пипа с сочувствием посмотрела на него. Все-таки старость не радость, а сплошной восторг.
– Пап, не зуди в зудильник! Дай мамулю! Я ей буду всякие вещи заказывать! Магфорд должен увидеть меня во всей красе! А ты, папуля, иди в другую комнату! Я буду всякие секретики женские говорить, которые тебе слышать нельзя!
Дядя Герман убито вздохнул и передал зудильник тете Нинели. Он успел уже убедиться, что дочь выросла и перечить ей теперь так же сложно, как играть в «Кыш с дороги, противный!» с паровозом.
Примерно с неделю щучка-внучка плескалась в ванне у Дурневых, угрожая, ругаясь и мешая осуществлению процедур личной гигиены. Нельзя было ни душ принять, ни побриться, ни просто даже почистить зубы. Характер у щуки окончательно испортился. Исполнять новые желания она наотрез отказывалась и согласна была только сделать секир-башку, причем всем сразу и бесплатно. Телепортировать себя самостоятельно щука была не способна, несмотря на более чем внушительный магический потенциал. Вода в ванне застоялась и пованивала болотом.
Под конец щука совсем было от тоски всплыла брюхом кверху. И вот однажды поздним вечером Дурнев осторожно зачерпнул ее в пластмассовое ведро и, трусцой пробежав с полкилометра, выпустил в Москву-реку в районе Крылатского.
О дальнейшей судьбе щуки мне лично ничего не известно, разве что в тех краях стали происходить более чем странные вещи. К примеру, один туповатый охранник бензоколонки, чем-то смахивающий на Гуню, внезапно женился на дочери нефтяного магната. Разумеется, это могло произойти и само собой, но многие знающие люди утверждали, что незадолго до начала свадебной церемонии в лимузин жениха и невесты был погружен громоздкий, странной формы предмет, весьма похожий на огромный, заключенный в ящик аквариум.
– Добрый день, господа студенты! Рада, что все пришли на экзамен. Буду также рада, если все с него уйдут, причем не ногами вперед… Спокойно, Тузиков! Нашатырь у меня на столе!.. – сурово сказала доцент Горгонова, обводя взглядом класс. – Сегодняшний экзамен будет необычным. Вам не придется тянуть билеты, равно как и не придется отвечать. Шпорами и другими заготовками вы также не сумеете воспользоваться… Напрасно ты надел под рубашку панцирь, Гломов. Нет, нет, пускай остается! Не устраивай здесь стриптиз! Ягун тоже может остаться в своей жилетке против сглазов… Все равно не поможет!
Медузия Горгонова достала из-под стола черный чемодан и водрузила его на стол. Все уставились на металлические полосы с рунами. Полосы, выкованные в кузнях титанов из отличной стали, были промяты внутрь, так что казалось – внутри чемодана абсолютная сосущая пустота.
– Начнем прямо сейчас! В этом чемодане находится редкое потустороннее существо! Нечто такое, о чем большинство из вас едва ли слышало. Да-да, Шурасик, не надо улыбок! Поверь, в чемодане совсем не то, о чем ты подумал. Не призрак пустот египетских пирамид, который высасывает тела грабителей и превращает их в охранные мумии. Ведь у тебя возникла именно эта мысль, когда ты увидел руны и согнутые полосы? – усмехнулась Медузия.
Шурасик, помедлив, кивнул. Волосы доцента Горгоновой насмешливо зашипели.
– Итак, пятикурсники! – продолжала Медузия. – Сейчас я уйду, закрыв за собой дверь, и сяду в коридоре на стуле. Со мной любезно согласился поскучать Поклеп Поклепыч. Ровно через три минуты после моего ухода чемодан откроется… Аудиторию покидать нельзя. Тот из вас, кто слабовольно выскочит в коридор ко мне и Поклепу Поклепычу – а дверь заговаривать я не стану,– будет считаться провалившим экзамен. Ваша задача – суметь продержаться в аудитории шестьдесят минут. Узнать о том, что они истекли, вы сможете по песочным часам. Вопросы есть?
– Есть! А на помощь нам с Ванечкой звать можно? – деловито поинтересовалась Лиза Зализина.