Их существование на острове озарилось светом неподдельного счастья, приятных хлопот. Забота о дочурке с первых секунд ее существования превратилась в культ. Этому маленькому божеству и отец, и мать поклонялись с одинаковым фанатизмом. Настали дни, преисполненные благодатью.
Как все складывалось – так бы все и длилось вечно. Борис наконец-то вкусил аромат душевного равновесия. И это состояние он обрел впервые за многие годы. Он настолько дорожил завоеванным счастьем, что принял эстафету у Лены и загорелся несбыточными проектами ограждения семьи от внешнего мира. Да, замкнуться в собственной ауре, великолепном оазисе, в нерукотворной гармонии человека и природы. Что для этого сделать?
Борис решил потратить львиную долю оставшегося капитала на компьютерную систему охраны: нашпиговать остров видеокамерами, установить вокруг виллы приборы со всевозможными дискриминаторами, обнести особняк по периметру металлической оградой с регулируемым электрическим напряжением, а заодно организовать круглосуточное патрулирование, хотя от местных стражей порядка было бы нелепо ждать особого рвения. Так что более полагаться приходилось на собственный арсенал стрелкового оружия и современные дивайсы, сигнализации, фотоэлементы. Итак, появилось новое занятие – переоборудование бунгало в «умный дом».
Борис не боялся финансовых издержек, ведь когда все хорошо, разум бессознательно начинает обрисовывать мрачные перспективы. В такие минуты начинает казаться, что душу разъедает некий двуликий Янус, душа вообще не всегда может совладать с комбинациями головного мозга, как-будто они пребывают в непримиримом антагонизме, подобно Богу и дьяволу. Словом, Борис не мог до конца расслабиться, слишком явственно ощущалась кошмарная тень недалекого прошлого. О покинутой родине ежедневно напоминали российские программы, спутниковая антенна воспроизводила их практически без помех… Да, денег Борису было нисколько не жалко, к тому же состояние семейства Бергмайер все еще внушало уважение.
И он покупал все больше устройств. Новейшее оборудование было призвано предупредить и защитить от вторжения на частную территорию. Кого? Если бы знать наперед, откуда ждать угрозы… Из Киева, Москвы, Грозного, Ватикана, из Крыма? От старых врагов или новых друзей? Когда тебя в качестве мишени рассматривает более чем два врага, удар, вероятнее всего, нанесет враг, представившийся другом…
* * *
Борис не хотел, чтобы Лена смотрела российские передачи. Все эти кровавые репортажи, заказные интервью напоминали ей о прошлом. Но Лена не послушалась бы, если бы он стал настаивать и запрещать. Благо чеченская война их не касалась, как не трогало беспрерывное жужжание политического улья в разрываемой на части России, они теперь не имели отношения и к продолжающимся склокам в украинской церкви – Володимир, ставший патриархом свободной церкви, умер при странных обстоятельствах, а его похороны на площади Софийского собора вылились в настоящие беспорядки… Вот только плохо, что мир своей первобытной сутью имеет подлую способность травмировать людей, и защиты от этих постоянных козней человечество еще не изобрело. Да и как оградить себя от собственного же прошлого, если оно у тебя в голове?
– Почему Чечня, а не Крым? – живо интересовалась Лена.
– Наверняка потому, что конфликт с Украиной чреват более тяжелыми последствиями, – нехотя ввязывался в разговор Борис.
– А может, все проще… На Чечне этим парням легче зарабатывать. После активной фазы начнут восстанавливать разрушенные города. Выделят деньги из бюджета собственному же региону, а потом распилят.
– Что без толку гадать, – попытался утихомирить Лену Борис. – Мало ли что будет, нас это не волнует.
– Это верно, – согласилась Лена. – Только ведь там наша родина, и никуда от этого не деться, здесь мы чужие.
– Зато желанные, – поправил Борис.
– Ты действительно так считаешь?
– Во всяком случае, здесь мы в полной безопасности. Четыре с половиной года мирного неба и яркого солнца и никакой пальбы, разве это не доказательство моей правоты.
– Неужели так, неужели нас оставили в покое, поверили в то, что нас нет? – в глазах Елены забегали чертики, она бросила взгляд в сторону кроватки, где в сладком сне посапывала Сашенька.
– Не бойся, Лена, не думай ни о чем плохом, – успокоил Борис. – Я обо всем позаботился. Все этот чертов ящик, проклятые «Новости», они навевают тебе беспокойные мысли, будят пытливость твоего ума. Запомни, у тебя есть надежный защитник, который не даст тебя в обиду никому. Расслабься. Поняла?
Лена послушно кивнула.
Борису пришлось довольствоваться кратковременным успехом, он почему-то был уверен, что Лена еще не раз вернется к темам, затрагивать которые ей вовсе не следовало. Хотя, с другой стороны, возвращение способности, а главное, желания порассуждать вслух о злободневном показалось ему вполне здоровым симптомом. Пусть говорит о войне, о политике как о чем-то абстрактном, галактически далеком, лишь бы она укрепилась в убеждении, что ей и их Сашеньке ничто не грозит.
Разве не прекрасно вдыхать этот чистый воздух, наслаждаться прелестью островного ландшафта, видом затухшего навеки вулкана? И цветник, этот дивный сад, возделанный с безмерной любовью к красоте. Борис навещал свои цветы, подолгу разговаривал с ними, как с живыми существами.
Но однажды произошло страшное – Борис с ужасом обнаружил, что алая роза Елена, которую он с таким трудом взрастил и выходил, сломана прямо в середине стебля. Отчетливый человеческий след, печаткой вошедший в грунт, попутно прервал жизнь еще нескольких цветков. У Бориса защемило в груди, перехватило дыхание в горле. Он неистово зарычал, закинув голову назад, затем беспомощно опустился на колени и бережно взял «Елену» в свои ладони. Он прижал розу к груди, по-волчьи ощерился и, словно обретший вмиг звериное чутье, вгляделся в точку, расположенную в вышине, прямо у заросшей папоротником ложбины, некогда бывшей кратером свирепого вулкана.
Нет, ничего, просто серый камень. Кто же здесь побывал? Чей это след? Вероятно, безмозглые тупицы в полицейской амуниции убили «Елену». Он покажет этим остолопам где раки зимуют! Борис встал с колен, отряхнул парусиновые брюки и пошел домой, он решил подарить цветок своей жене, будто сорвал его специально. Ее нельзя без толку тревожить, и так она чересчур мнительная, а тут еще подумает, что на острове появился некто инкогнито.
Борис постарался усилием воли приглушить раздраженность. Но поскольку он был человеком суеверным, верящим в добрые и недобрые знаки, ему это далось нелегко. Как он ни тужился, Лена, принимая из его рук цветок, заметила некую перемену в лице мужа. Что-то случилось, но он не хочет ей открыться. В ее душе посеялось тревожное предчувствие. В довершение натянутой мизансцены пронзительно завопила Сашенька, видно, намокли ползунки. Но это было еще не все… В «Новостях» из Киева упомянули их имена, связав их со скандальными похоронами автокефального патриарха. Хуже всего, что о них говорили как о живых:
– Митрополит Филарет призвал своих приверженцев захоронить внезапно скончавшегося семидесятилетнего патриарха Володимира в Софийском соборе, что вызвало протесты как со стороны Москвы, так и официального Киева. Ведь Софийский собор, являясь наследием ЮНЕСКО, не принадлежит ни одной из конфессий. В результате на площади произошло массовое побоище между ОМОНом и националистами УНСО, а почившего патриарха похоронили за воротами храма… – комментировал видеоряд репортер. – Что касатся загадочных обстоятельств смерти Володимира, который, по утверждению его келейника, накануне пребывал в добром здравии, то до сих пор не выяснено, что за женщина оказала ему первую помощь в Ботаническом саду, где патриарху стало плохо. Почему он отправился на встречу с этой особой тайно, в одиночестве, без сопровождения охраны и в гражданском костюме – так же еще предстоит понять следствию. По мнению ряда экспертов, только с одной женщиной патриарх мог встречаться настолько конфединциально. Речь идет о Елене Родионовой, Матушке. Как известно, она и ее ближайший советник Борис Сумцов сгорели в начале девяностых. Или инсценировали собственную смерть… В таком случае все становится на свои места. Ведь кончина Володимира, разоблачавшего финансовые нарушения митрополита Филарета и ставленника Матушки епископа Симеона, более всего выгодна именно тем, кто с такой помпой и остервенением его хоронил.