Был вечер. Кольцову не хотелось ехать в гостиницу. Не хотелось встречаться с Гольдманом и продолжать этот обидевший его, но теперь уже бессмысленный разговор.
Бушкин жил у Ивана Платоновича, и Кольцов, посоветовавшись с ним, тоже решил нагрянуть к Старцеву. И не пожалел об этом. Старцев очень обрадовался и их возвращению, и их столь позднему визиту к нему.
Иван Платонович провел их в гостиную. Однако попросил особенно громко не разговаривать.
– У вас кто-то ночует? – спросил Кольцов.
– Почему – ночует? Живет.
– Неужели подпоручик Алехин все еще у вас?
– Алехин оказался хитрецом. Сбежал. Ночью. Оставил записку.
Иван Платонович подошел к буфету и извлек из какого-то ящика обрывок газеты, передал его Кольцову.
– Извольте ознакомиться.
– «Господа! Или товарищи. Возникли сомнения. Да не все ли равно, – вслух с трудом прочитал Кольцов написанное карандашом между газетных строк. – Благодарю вас за гостеприимство, а, возможно, и за спасение. Обещаю, воевать больше не буду, и никто меня после всего этого не заставит. Попытаюсь добраться домой, в Бронницы. Извините, ухожу по-английски. Такое время. После войны, если буду жив, обязательно вас навещу. Да хранит всех вас Господь!». – И, вернув записку Старцеву, Кольцов сказал: – Дурак!
– Но почему? – удивился Иван Платонович.
– Потому, что домой он не доберется. Его снимут с поезда уже на какой-нибудь ближайшей станции – и расстреляют. Расстреляют без суда и следствия, просто так, потому что все торопятся, и ни у кого нет времени, чтобы в чем-то разбираться.
– Но что же можно сделать? – заволновался Иван Платонович.
– К сожалению, ничего, – сказал Кольцов и поднял на старика глаза. – Так кого вы от нас прячете? Наташу? Юру? Красильникова? Кого?
– Не угадали. Идемте. Только тихо.
И они, мягко ступая, двинулись вслед за Иваном Платоновичем. Он нес впереди себя лампу.
Они вошли в спаленку и на кровати, еще несколько дней назад принадлежавшей Бушкину и которая потом на одну ночь была отдана сбежавшему подпоручику Алехину, теперь спал незнакомец. Его лица не было видно. В квартире было прохладно, и он с головой укутался в тяжелое одеяло. Выглядывали из-под него только босые детские ноги.
Иван Платонович передал лампу Бушкину, а сам заботливо укутал босые ноги и затем слегка сдвинул одеяло с лица. Ни Кольцов, ни Бушкин не сразу узнали своего недавнего знакомого. Они видели его в тяжелом кожухе и большой мохнатой барашковой шапке. Да, это был он, бывший бандитский коновод Вадим Сергачев, который мечтал добраться до Крыма, туда, где всегда лето.
Мальчишка тихо посапывал и был, как и все дети, очень трогательный во сне.
Бушкин неловко наклонил лампу, и свет высветил лицо мальчика. Он заворочался и открыл глаза. Ничего не понимая, стал настороженно рассматривать лица склонившихся к нему мужчин, затем улыбнулся и тихо сказал:
– Мне папка приснился. Будто идем мы с ним по саду, и солнце бьет нам в глаза…
Он немного помолчал, пристально рассматривая лицо Кольцова, и улыбнулся:
– А я вас узнал. Вы – командир.
– Да.
– Вы уже вернулись?
– Вернулись. Но ты, пожалуйста, спи. Мы с тобой завтра обо всем поговорим.
В гостиной, за чаем, Иван Платонович рассказал историю появления здесь мальчишки. Его сюда привел поздно вечером Гольдман. Он уезжал куда-то на сутки по каким-то своим неотложным делам и уже не успевал отправить его в Основу, к Павлу Заболотному.
За день общения мальчишка так понравился Старцеву, что он твердо решил оставить его у себя. Тем самым он избавлялся от одиночества и жизнь его приобретала некий новый смысл. Впервые за долгое время Кольцов увидел энергичного, помолодевшего и почти что счастливого Ивана Платоновича.
Но на этом счастливый вечер не кончился. Судьба словно решила воздать Павлу добром за все последние, исполненные треволнениями, дни. В дверь позвонили, и на пороге встал Гольдман. Павлу не хотелось в этот вечер с ним объясняться, поэтому он и поехал к Старцеву.
Но избежать разговора с Гольдманом ему не удалось. Уже с порога он громко радостно заявил:
– Мне еще днем сказали, что вы возвращаетесь. Вечер, все пришли, а тебя в гостинице нет. Где можешь быть? Конечно же у Ивана Платоновича.
– Ну и не шумите! – сухо сказал Гольдману Кольцов.
– Ах да! Твой мальчишка! – и, перейдя на шепот, продолжил: – Толковый паренек. Без всяких приключений разыскал меня. А уже вечер, и у меня на завтра поездка в Белгород. Ничего умнее не мог придумать, привез его вот к Ивану Платоновичу. А теперь забрать не могу. Не отдает.
– И не отдам. Ни тебе, ни Павлу! А спасибо обоим скажу! – отозвался Старцев.
– Видишь, как хорошо все обернулось, – сказал Гольдман Кольцову. Всем своим видом и словами он всячески пытался если и не вызвать Кольцова на разговор, то хотя бы получить ответную улыбку.
Но Кольцов был мрачен. Он даже не до конца понимал, прав ли он в своем гневе на Гольдмана. Да, идет война. На войне людей убивают. Иногда убивают невиновных. Как правило, не по злому умыслу, а по ошибке, по стечению обстоятельств. Но он не мог даже предположить, что Гольдман когда-либо предложит ему участвовать в расстреле полутысячи человек. Фактически участвовать в казни, так как люди были безоружны. Что за обстоятельства заставили Гольдмана принять такое решение? И бывают ли такие обстоятельства, которые могут оправдать такую казнь?
Кольцов не хотел затевать этот разговор сейчас, понимая, что он будет длинным и тяжелым. Не исключал, что может дойти до ругани, оскорблений. И потому молчал.
Но молчание Кольцова не устраивало Гольдмана. Он пытался вызвать его на разговор.
– Ты спроси у меня, Паша, где я позавчера был?
– В Белгороде, вы уже сказали, – сухо ответил Кольцов.
– А, может быть, ты поинтересуешься, зачем я ездил в Белгород? Что я там забыл? – с какой-то скандальной настырностью продолжал допрашивать Гольдман Кольцова.
Кольцов тем не менее не стал поддерживать эту словесную игру. И Гольдман сдался.
– А поехал я туда, Паша, чтоб впопыхах не расстреляли твоего протеже!
– Кого еще? – не выдержал, спросил Кольцов.
– Подпоручика твоего, Алехина. Его там прихватили и едва не шлепнули. Благо, когда он ушел от Ивана Платоновича, я передал по линии в ту и другую сторону, что б сообщили, в случае, если такого поймают. Знал, далеко не уйдет. Подумал, если двинет в сторону фронта – палец об палец не ударю. Ну а если к себе в Бронницы направится, заберу.
– Ну и где он сейчас? – Кольцов постепенно оттаивал, и это почувствовал Гольдман.