Кремлевские куранты, которые два года назад были разбиты прямым попаданием снаряда и личными хлопотами Ленина вновь восстановлены, пробили двенадцать.

При последних ударах курантов Ленин взял Фрунзе за руку.

– Теперь, слушайте! – и застыл в ожидании.

После последнего удара колокола зазвучала музыка. Фрунзе знал, что долгие годы они играли гимн Российской империи «Боже, царя храни». Нет, сейчас это была другая мелодия. Очень знакомая. Вспомнил. «Вы жертвою пали», – прозвучало над Тайницким садом, над Красной площадью, над Кремлем.

И когда наступила тишина, Ленин поднял глаза на Фрунзе, и в них светился почти детский восторг.

– Меня убеждали: ничего не получится, все разбито, не заговорят. А они не только заговорили. Запели! – радостно сообщил он.

– Впечатляет, – согласился Фрунзе и после некоторых раздумий спросил: – А нельзя ли было что-нибудь жизнеутверждающее?

– Что? «Польку-бабочку»? – резко вскинулся Ленин. Видимо, Фрунзе был не первый, кто выражал сомнение по поводу этой печальной мелодии. – Это – ночная мелодия. В память тех, кто плечом к плечу стоял вместе с нами, но не дожил до этих дней, – жестко пояснил он, – а в полдень они играют нашу, революционную – «Интернационал».

Потом они вернулись в Кремль, и Фрунзе еще издали увидел прогуливающегося возле Царь-пушки Сергея Сиротинского. Больше на площади никого не было.

– Ваш адъютант? – догадался Ленин, и упрекнул Фрунзе: – Что ж вы так? Могли бы отправить его в гостиницу.

– Не нашел его сразу после заседания, – попытался оправдаться Фрунзе. – Ничего. Погулял по Кремлю. Когда-нибудь внукам расскажет.

Они направились к Сиротинскому.

– Здравствуйте, товарищ! Не замерзли? – и Ленин пожал Сергею руку.

– Нет, пока еще тепло. Почти как там, у нас, – слегка ошалело от неожиданной встречи с Лениным, ответил Сергей. Но по всему было видно, что он уже порядком продрог. Одет-то пока был в расчете на туркестанскую жару.

– Врать, дружочек, вы пока еще не научились, – улыбнулся Ленин. – Но я-то вижу: замерзли. Пойдемте чайком отогреваться, – и Ленин подхватил Сиротинского и Фрунзе под руки и повел к дому, где жил он сам и некоторые высшие руководители страны.

Ушли они от Ленина едва ли не на рассвете.

Глава третья

А уже утром начиналась Девятая Всероссийская конференция РКП(б). Ленин появился в зале заранее и, к удивлению Фрунзе, был бодр, будто и не было у них длительной ночной беседы.

Первым в повестке дня значился вопрос о возобновлении мирных переговоров с Польшей. Совсем недавно они были вдруг прерваны, и поляки вновь повели ожесточенные бои. Хотя ни у кого не было сомнений, что они уже выдохлись и ведут боевые действия из последних сил и что Пилсудский попросту блефует. Он понял, что Советская Россия постарается избежать зимней военной кампании и поэтому предпримет новую попытку возобновить переговоры, и надеялся выторговать новые уступки.

Ленин высказал по этому поводу свои соображения. Он сказал, что советская Россия могла бы отказаться от переговоров. Нет сомнения, что победа над Польшей уже близка. Ее экономическое и политическое положение ухудшается с каждым днем. Мира хотят уже все слои польского населения. За продолжение войны только крупная буржуазия, она готова в этот огонь бросить все, до последней щепки. Можно ничего не предпринимать, ожидая, когда Польша сама предложит мир. Но когда это случится? В результате, Красная армия будет вынуждена воевать зимой. Если же пойти на некоторые уступки и заключить перемирие с поляками уже сейчас, можно будет перебросить часть войск с Западного фронта на Южный и благодаря этому покончить с Врангелем до наступления лютых холодов. Иными словами, закончить войну.

Некоторые делегаты выступили с категорическими возражениями по поводу уступок: поляки расценят это как слабость советской стороны.

Ленин всячески отстаивал свою правоту. Он говорил, что война в России слишком затянулась. Ее надо прекращать, потому что не только армия, но и весь народ уже устал от войны.

– Конечно, мы можем продержаться и эту зиму, – уговаривал он делегатов, – но те жертвы, на которые мы пойдем ради мира, намного меньше тех, которые мы понесем, если продолжим войну. Надо учесть и то, что Польша – наш сосед. И с нею все равно рано или поздно придется налаживать добрососедские отношения. Так не лучше ли это сделать раньше.

В конечном счете делегаты согласились с Лениным.

Так плавно конференция перетекла к, пожалуй, основному, главному вопросу: о государственном и партийном строительстве. Иными словами, сейчас, когда в Советской России намечалось окончание войны, надо было более подробно и основательно подумать, как дальше жить стране, народу, по каким писаным и нравственным законам?

Ленин напомнил делегатам о письме, с которым Центральный Комитет обратился к партийным организациям и отдельным членам партии. В этом письме указывалось на серьезные недостатки, которые пронизывают партийные ячейки сверху и до самых низовых. Не свободны от этих недостатков и отдельные руководители страны. В первую очередь это бюрократия и формализм. Появились в рядах большевиков крикуны и демагоги. Отмечались отдельные случаи откровенного взяточничества.

Страсти разгорелись нешуточные. Одного дня на обсуждение только этого вопроса не хватило. Продлили конференцию еще на день.

В один из перерывов Сергей Сиротинский, который тоже сумел проникнуть на конференцию, отыскал Фрунзе, разочаровано сказал:

– Не понимаю. Война, бои. А мы тут теряем время. Про бюрократизм можно было и потом поговорить. Не спешное дело.

– Вот тут ты, Сережа, не прав. Обо всем этом сейчас самое время говорить, – не согласился со своим адъютантом Фрунзе. – А то как бы эти крикуны и бюрократы не погубили только нарождающуюся новую Россию. Это – ржавчина, которая может разъесть и уничтожить все наши завоевания. Поэтому Ленин и вынес эти вопросы на партконференцию именно сейчас.

– Теоретически я это понимаю.

– «Теоретически», – усмехнулся Фрунзе. – Ты какой факультет закончил?

– Словесности.

– Понятно. Вы там все в высоких эмпиреях витаете. А тут – практика.

– Тогда у меня практический вопрос. Откуда они взялись, эти бюрократы, формалисты, взяточники и прочая нечисть? Капиталистов, помещиков в наших рядах нет, стало быть, нет для них и почвы. Не с Луны же они к нам свалились?

– Все эти человеческие пороки, они – как ржавчина. Сначала только легкий коричневатый налет, не сразу и заметишь. А спустя время глянул, а металл уже ржавой окалиной покрылся, дырки образовались. И все! И уже не справишься с ней. Так и в жизни. Все эти пороки только начали проявляться. Пока их можно легко смахнуть. Не ждать, пока они в нашу жизнь внедрятся.

– А может, они уже внедрились? – поднял глаза на Фрунзе Сиротинский. – Сидят себе они тихонечко, слушают. Потом в бой ринутся, всех опередят. Будут кричать: «надо бороться», «надо усилить», «покончить» – и прочее. А ты попробуй, загляни им в душу!