Итак, ему дали право выбора. Никто не принуждал его к тому, чтобы он сел в машину. Напротив, он был предоставлен самому себе и сам мог решать, как ему поступить дальше.
Он мог захлопнуть дверцу и уйти. Вряд ли эти люди стали бы его задерживать. В их действиях по отношению к себе Горин не усмотрел ничего, что намекало бы на желание подчинить его или силой склонить к принятию какого-либо решения. И, стало быть, задерживать они его, надумай он уйти, не станут. Он волен сесть в любую пробегающую в двух сотнях метров отсюда машину и поехать домой. Или в аэропорт, или куда угодно.
Но в том-то и дело, что садиться в первую попавшуюся машину Егор не хотел. Не то, чтобы он боялся. После того как он своими глазами видел гибель людей, которые едва не перерезали ему горло, он мог быть уверен, что повторного захвата в эту ночь не произойдет. Ибо вряд ли крестоносцы располагали силами, способными расставить посты по всему городу, включая и те заброшенные уголки, в одном из которых Егор сейчас находился.
И все же риск попасть в руки неким радикальным сектантам, желающим его смерти и обвиняющим его ни много ни мало в колдовстве, оставался. Кто знает, до какой степени они заинтересованы в его показательной казни. Для чего-то ведь они снимали все на видеокамеру. А сейчас они узнают о гибели своих товарищей и двинут против него все свои силы, поскольку подобные люди полумер не признают. И что тогда? Бояться вылезти на свет божий? До скончания дней обречь себя на сидение в четырех стенах, под усиленной охраной, что для Егора, превыше всего на свете ценящего свободу передвижения, равно как и свободу вообще, было равносильно погребению заживо?
Все что угодно, только не это.
Тогда что?
Выбор невелик. Чтобы выяснить, кто за ним охотится, откуда явились седой и Витя, какую помощь они смогут оказать – ибо понятно, что кое на что они способны, – Егор должен сесть в машину и довериться им.
Но все-таки он колебался. В голове вертелись мысли о знакомом генерале, о могуществе прессы, о дальних островах, о том, что все случившееся – некое одно большое недоразумение, об оставленной в самый разгар работы книге, о Жанне, которая, возможно, смогла бы пролить свет на происходящее, встреться он с ней еще раз, и Егор медлил, не решаясь сделать шаг, который от него терпеливо ждали его спасители.
Терзаемый сомнениями Горин вдохнул свежий и чистый воздух и, глядя на усыпанное звездами небо, взялся было за дверцу, собираясь ее захлопнуть с тем, чтобы остаться снаружи и решать свои проблемы самостоятельно.
И вдруг дикий крик потряс окрестность.
Мертвея от этого крика, Егор обернулся.
В воротах фабрики, держась одной рукой за опору, высилась фигура в развевающемся балахоне. Красный крест на груди казался нарисованным кровью. Остроконечный колпак сдвинулся набок, отчего фигура казалась еще более устрашающей.
Выставив в сторону Егора напряженную руку, человек, скрывающийся под балахоном, прокричал, содрогаясь на каждом слове, точно выхаркивая:
– Смерть колдуну! Смерть!
Было в этом крике, в этом окровавленном балахоне, в выставленной руке что-то до того противоестественное, жуткое, что Егора продрало морозом до самых костей. Хорошо, что он держался за дверцу, иначе он так и осел бы на землю, ибо ноги его вдруг ослабели и в голове послышался далекий, нарастающий звон.
– Ты все равно сдохнешь! – послышался еще более громкий крик. – Мы тебя везде найдем! Сатана!
Фигура в балахоне отделилась от ворот и двинулась неверной поступью к джипу, выкрикивая на каждом шагу новое громовое проклятие:
– Смерть колдуну! Ты сдохнешь! Ты скоро будешь гореть в аду!
Внезапно она пошатнулась и рухнула на колени. Но, уперев одну руку в землю и протягивая в сторону Егора другую, продолжала кричать:
– Проклятое отродье дьявола! Сдохни! Сдохни! Сдохни!!!
Слышать это было невыносимо. Горин застонал, зажимая уши руками и не думая ни о чем другом, кроме как об этом убивающем его крике.
Вдруг над его ухом прогремел выстрел. Фигура, дернув головой, вздрогнула и ничком уткнулась в пыль.
В наступившей тишине Егор услышал, как призывно зарокотал двигатель джипа. Почти ничего не соображая, головой вперед, как в нору, он полез в распахнутую дверцу. Он не слышал, как она захлопнулась, затем его сильно качнуло, прижимая к спинке сиденья – и через несколько секунд пустырь с кошмарной фигурой остался позади.
Когда джип исчез из виду, человек в балахоне поднялся, снял с себя колпак, под которым оказалось лицо молодого, коротко стриженного мужчины, и, отряхивая с коленей пыль, поспешил назад к фабрике.
Трое его товарищей уже стояли возле микроавтобуса. Они снимали с себя балахоны и делились впечатлениями, впрочем, весьма сдержанно.
– Ну ты, Слон, артист, – восхищенно говорил один из них, в котором можно было узнать водителя «БМВ». – И где только научился этим поповским штучкам?
– Филин прикажет – еще не тому научишься, – скромно возразил огромный парняга, исполнивший роль верховного жреца.
– Это точно, – поддакнул «оператор».
– А все-таки, – не унимался водитель «БМВ», – зря ты не пошел в попы. Такую карьеру сделал бы!
– Как я-то? – вмешался четвертый. – Нормально?
– Молоток! – похвалил «оператор». – У меня у самого мурашки пошли, как ты закричал «Сдохни!»
– Твои мурашки никого не интересуют, – озабоченно заметил четвертый. – Главное, чтобы клиент купился.
– Ну, в джип он сиганул? – поинтересовался Слон.
– Сиганул.
– Значит, купился. Филин все точно рассчитал. На это он мастер.
– Да уж, – снова поддакнул «оператор».
– Ну что, по коням? – спросил водитель «БМВ».
– По коням, – отозвался Слон.
Четверка заняла места в микроавтобусе, он выехал из ворот фабрики и через пару минут растворился в потоке автомобилей, идущих по шоссе.
Новое потрясение лишило Егора остатка сил. Он как лег, так и продолжал лежать на заднем сиденье, свесив ноги и упираясь коленями в пол. Его охватила дрожь, он ничего не чувствовал, не видел и мечтал только о том, чтобы оказаться как можно дальше от заброшенной фабрики и от тех, кто на ней остался.
Сильная рука протянулась с переднего сиденья и ощупала его лоб.
– Как вы? – спросил седой.
Егор медленно, через силу сел, повел перед собой бессмысленным взглядом.
Седой вел машину, поглядывая на него в зеркало.
– Маленькая недоработка, – сказал он своим ничего не выражающим голосом. – Но теперь бояться нечего.
– Да, – выдохнул Егор.
Он уже не испытывал желания спрашивать, кто они и куда его везут. Воскресение из мертвых человека в балахоне и его ужасающие слова заставили его отбросить заблуждения относительно того, что он сумеет своими силами избавиться от крестоносцев. Не было никаких сомнений в том, что они будут преследовать несостоявшуюся жертву так долго, как того потребует их гнусный замысел. И тешить себя надеждами на некое счастливое избавление по щучьему веленью от этих одержимых было более чем наивно.