Говорила она полушепотом, и это было так странно, учитывая, что она пришла к себе – или почти к себе – домой, что Егор, завороженный этой таинственностью, молча подошел к девушке и замер в ожидании.
Что он увидит за этой дверью?
Он попытался использовать свой дар, но тщетно. Тот словно разбивался о невидимую преграду, и только какая-то мишура маячила перед внутренним взором.
Егор вздохнул и посмотрел на Жанну.
Открывай, что ли?
Она ободряюще улыбнулась и открыла дверь.
– Это мы, – сказала она кому-то, кто ей не ответил.
Затем она шагнула внутрь и поманила Горина.
– Входи.
Он вошел в комнату и остановился у порога. Глаза его сразу же наткнулись на старика, сидевшего в кресле, – и застыли, Егор узнал этого человека.
Старик был страшно худ. Прозрачные от худобы руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Ноги были укутаны пледом, но даже сквозь плед было видно, как они тонки. Череп с зачесанными назад редкими седыми волосами был туго обтянут серой кожей и казался черепом мертвеца. Но желтые глаза смотрели пристально и даже властно, и эти-то глаза Егор узнал в одно мгновение. Он замер, испытывая такое чувство, словно вернулся в далекие-далекие времена.
– Добрый день, Егор, – сказал старик гулким, сильным голосом, наполнившим всю комнату.
Было даже удивительно, что в этом иссохшем теле сохранился такой голос.
Горин невольно вздрогнул.
Оказывается, как много он помнит!
– Добрый день, профессор, – сказал он.
– Ты узнал меня? – спросил старик.
– Да, я узнал вас.
– И я тебя узнал. Ты стал взрослым мужчиной, но твой взгляд… Он остался прежним. Ты все еще ребенок.
Профессор сделал слабый жест рукой.
– Пожалуйста, садись.
Егор покосился на Жанну, но она вдруг молча вышла из комнаты и закрыла дверь.
Он понял, что ему предстоит серьезный разговор.
Опустившись в кресло напротив профессора, Горин выжидательно уставился на него. Тот не спешил, набираясь сил перед тем, как заговорить.
– Скажи, Егор, – медленно спросил он, – что ты помнишь из своего детства?
– Вы хотите спросить, помню ли я ваши эксперименты? – криво усмехнувшись, уточнил бывший подопечный профессора.
– Да, я хотел спросить именно об этом, – подтвердил старик, строго глядя на него.
Егор пожал плечами.
– До недавнего времени ничего не помнил. Хотя и сейчас я мало что могу сказать. Коридор, стены… Ваш взгляд! Да, ваш взгляд, пожалуй, это самое сильное мое воспоминание. И серебристый ободок.
– И это все?
– Все.
Егор осторожно взглянул на профессора.
– Мне сказали, что мою память корректировали.
– Да, – вздохнул Никитин. – Эти идиоты заставили меня проделать очистку памяти. Я говорил им, что дети могут погибнуть. Но они настояли. Ты был самый способный из всех, и тебе досталось больше других. Ты едва не умер. Тебя уже посчитали мертвым, и только чудом удалось вернуть тебя к жизни. Прости меня за это, Егор. Прости.
Профессор закрыл глаза и обессиленно замолчал.
Егор не решался прервать его молчание. С улицы не доносилось ни звука, старик казался умершим, и Егору показалось, что он сидит у саркофага с мумией.
Но вот профессор шевельнулся.
– Теперь спрашивай, – сказал он.
Егор так и подался вперед.
– Скажите, профессор, это того стоило? – задал он один из самых важных для себя вопросов.
Никитин слабо улыбнулся, обнажив коричневые зубы.
– Стоило, Егор. Ты даже не представляешь, каких мы с твоим отцом добились результатов.
– Что?! – вскричал Горин. – С МОИМ ОТЦОМ?
Профессор поднял сухую ладонь.
– Всему свое время. Ты все узнаешь.
Едва сдерживая волнение, Егор с трудом усидел на месте. У него был отец, и профессор Никитин его знал. Он-то всю жизнь полагал, что он безродный подкидыш! А оказалось, имя его отца известно! С ума сойти.
И Жанна столько это от него таила. Впрочем, едва ли она сама об этом знала. У Егора голова пошла кругом.
– Это было революционное открытие, – продолжал тем временем Никитин. – Мало того, что мы изобрели тест, благодаря которому можно было выявлять детей со способностями к ясновидению. Мы разработали прибор, который эти способности усиливал в сотни раз. Если бы нам не мешали, мы создали бы поколение пророков, которые подняли бы нашу страну на невиданные высоты. Никто в мире не смог бы соперничать с нами.
– Но мой отец! – не выдержал Егор.
– Твой отец, – кивнул Никитин, – всем сердцем верил в эту идею. Он верил в нее до такой степени, что пожертвовал для нее тобой, своим единственным сыном. Твоя мать умерла во время родов, и отец один воспитывал тебя. Но он был настоящий ученый, фанатик своего дела. Он начал экспериментировать с тобой, когда тебе не было и трех лет. И достиг феноменальных успехов… Извини, тебе, наверное, дико слышать такое?
– Нет, – пробормотал Егор, – ничего.
– Да, мы работали для страны. Но твой отец был максималист во всем. И когда он увидел, что его идею извращают и стараются направить в узкое русло сиюминутных интересов, он отказался продолжать работу. Его пытались заставить, оказывали на него давление, но он был тверд и стоял на своем. О, это был настоящий кремень.
Профессор печально и с гордостью улыбнулся.
– Был? – тихо спросил Егор.
– Я не знаю, какая его постигла судьба, – вздохнул Никитин. – Однажды он пропал, и мне не объяснили, что с ним стало. Я верил, что он нашел способ вырваться на свободу. Но потом, по истечении многих лет, я не был уверен в том, остался ли он тогда жив.
Профессор на минуту замолчал, прикрыв глаза и отдыхая.
Егор тоже молчал, думая о том, что услышал.
Немыслимо. Он только что обрел отца – и снова его потерял. Конечно, если отец погиб. Но, возможно, он сумел выжить и жив до сих пор? Или хотя бы живы те, кто был с ним рядом все эти годы. Что если попытаться их найти? Человек не пропадает бесследно. Вдруг ему повезет.
– А я продолжал эксперимент еще какое-то время, – снова заговорил Никитин. – Некоторые считали, что я предал твоего отца, но я придерживался другого мнения. Я думал, что должен довести нашу работу до конца. И результаты были потрясающими! Но кому-то это не нравилось… Я знаю кому, но сейчас это неважно. По чистой случайности погиб один ребенок. И меня заставили свернуть эксперимент. Детей подвергли обработке, чтобы они ничего не помнили, и разбросали по детским домам. И я остался ни с чем.