Именно он приказал своим водителям разровнять территорию сада, чтобы «повысить уровень маневренности территории». Солдаты Дамма узнали об этом от саперов. Они, не мешкая ни минуты, распределились на четыре группы, тут же принявшись рыть землю. Одна из групп, прибывших вместе с «хетцерами», работала метрах в пятидесяти в тылу блиндажа противотанковой группы унтерфельдфебеля Хорста, прямо перед хозяйским домом Леманна.
Саперы рассказали «дымоходникам», что все войска в течение ночи были спешно сняты с первой линии обороны и отведены вглубь. Якобы разведчики добыли информацию, что русские планируют в эту ночь начать решающее наступление. Люстиг явно занервничал, услышав свежие новости. Хотя услышанное мало кого могло обрадовать.
– Какого черта… – ругался Люстиг. – Уже утро, и никакого наступления нет…
Саперы вместе с самоходными установками, на бронетранспортерах, за ночь совершили обходной маневр, зайдя к хутору с северо-востока. Крюк пришлось делать по единственной дороге, которая не была заминирована.
В течение каких-нибудь двадцати минут саперы с помощью тягача, без суеты и криков, расчистили площадку приличных размеров, выкорчевав все корневища яблонь. Их оттащили в кучи, и теперь они громоздились по бокам площадки, как окоченевшие трупы.
Сразу же, без заминки началось оборудование стационарной позиции для одного из «хетцеров».
– Что они делают?.. – недоумевал и злился Люстиг. – Получается, что эта дура будет палить поверх наших голов?.. Какого черта?! Чем они думают? Чертов Дамм… у него в голове опилки вместо мозгов…
Люстиг попробовал заикнуться Хорсту насчет своих опасений, но тот только махнул рукой и приказал без лишних разговоров выдвигаться каждому расчету на свою оборудованную позицию.
* * *
Появление на позициях саперов и самоходных артиллерийских установок добавило тревожного напряжения. Но в то же время какое-то приподнятое спокойствие распространялось от гула саперного тягача, который, закончив с яблонями на этом направлении, теперь урчал на правом фланге.
С наступлением утра канонада орудийных выстрелов и шум боя со стороны реки начали понемногу затихать, но тревога, уже поселившаяся в душе, не пропадала, заставляя всех двигаться и действовать сосредоточенно и суетливо.
Внутренний голос подсказывал Отто, что это затишье перед бурей, которая вот-вот обрушится на хутор и сметет все на своем пути…
В течение часа бойцы Аникина вместе с экипажем лейтенанта Каданцева отбили три немецких атаки, а фашисты все лезли и лезли из темноты, как из бездонной адской прорвы. Силуэты пехотинцев и бронетехники вновь высвечивались в языках пламени горящих машин, отсветах ухающих орудий, сухо стрекочущих винтовок, талдычащих свое «та-та-та» пулеметов.
Во время четвертой одна из фашистских «самоходок» в очередной раз попала в башню «тридцатьчетверки». До этого попадания танкистам уже несколько раз доставалось всерьез. Броня советского танка выдержала череду прямых попаданий «самоходок», вся она была покрыта вмятинами от взрывов гранат и пуль противотанковых ружей.
Выстрелом вражеского гранатомета прожгло корпус в передней части. Фашист с «панцерфаустом» подкрался с левого фланга и пустил свою гранату метров со ста пятидесяти. После этого выстрела погиб механик-водитель из экипажа Каданцева. Но оставшиеся в живых члены экипажа – изнывающие от жажды, вымотанные нескончаемым боем, во главе со своим командиром, оглохшим от взрывов и собственных команд, – продолжали вести ответный огонь. Танкисты продолжали сражаться, что называется, на морально-волевых.
Стрелок Проша, контуженный, с сочащейся из-под шлемофона кровью, до скрипа сжимая зубы, поливал наступавших немецких пехотинцев очередями из курсового пулемета. Он мстил за товарища, который продолжал сидеть в полуметре от него, навалившись мертвой грудью на рычаг переключения коробки передач. После попадания, убившего Васю Романенко, машину так встряхнуло, что лампы командирской рации перегорели и она вышла из строя. Связь с батальоном прервалась еще раньше, а теперь перестала работать и внутренняя связь.
Покинуть машину всего лишь из-за выведенной из строя ходовой? Ну уж нет, черта с два!.. А кто отомстит фашистским гадам за гибель Васи Романенко?
Вася в этом экипаже и на этом Т-34-85 прошел от Вислы до Одера. Он был механик от Бога и, казалось, сросся со своей «тридцатьчетверкой» душой и телом: трансмиссию и рычаг переключения коробки передач чувствовал, как свои ноги и руки, никогда машина у него не глохла, ни на марше, ни тем более в бою. Бывало, после марша или ожесточенного, жаркого боя, его – осунувшегося, выжатого, потерявшего 2–3 килограмма – приходилось вытаскивать из люка товарищам, потому что самому выбраться у него не было сил.
По клацанью орудийного затвора он мог определить, к примеру, что должны стрелять бронебойным, и, опережая команду лейтенанта «Короткий!», он делал секундную остановку «тридцатьчетверки», чтобы удобнее было выстрелить. Не говоря уже о том, что длиннющая, мощная 85-мм пушка ни разу не «клюнула» в грунт, как это случалось у других экипажей, какие бы ухабы, овраги и ямы не приходилось преодолевать танкистам Каданцева.
Вася любил повторять, что место у него – самое безопасное во всем экипаже. «Внизу, в уголочке – оно надежнее, – шутя приговаривал сержант Романенко. – Каждая кочка тебя прикрывает, каждый овражек, каждая земляная складочка. Тут внизу – не то что у вас там, на верхотуре, фрицам на обзор… и люк открывается легко. Не то что тяжеленные башенные… Так что, если невесть что, – первым из машины сигану…» Вот и получилось, что сиганул из машины все-таки первым, да только – на тот свет…
Прохор продержался на несколько минут дольше своего боевого друга. Он умер от кровоизлияния в живот, раненный теми же осколками, которые убили Василия Романенко. Кусочки стали оторвало от внутренней стенки брони после попадания в корпус снаряда немецкой «самоходки». Один из них пропорол комбинезон и брюшину, но Прохор, охваченный скорбной ненавистью, не сразу почувствовал боль, а почувствовав, не обратил на нее внимания. Он до капли выжимал смерть для врагов из своего курсового пулемета, покуда его не покинули силы и жизнь.
Теперь, после гибели товарищей, тесное пространство башни «тридцатьчетверки» до краев заполнило лютое ожесточение к врагу. Командир, наводящий, заряжающий действовали вместе со своим танком, как одно целое, как составные части, механизмы, обеспечивающие движение башни и стрельбу орудия.
– Цель – плюс тридцать!.. – раздается громкий и четкий голос командира. Только что, справа по курсу, он засек мигающий факелок вражеской пулеметной точки.
– Пулемет!.. Двести метров!.. – тут же уточняет лейтенант. – Осколочный заряжай!..
– Осколочные вышли, товарищ командир… – хрипло отзывается заряжающий.
– Давай, что есть!.. – нетерпеливо командует лейтенант Каданцев.