Речь Ранга стала беспокойной и сбивчивой. Он как будто начинал бредить.
– Возьми… – Отто протянул ему флягу с водой.
Ранг приложился к фляге и долго, жадно пил.
– Ох… как горит… все внутри… – выговорил он, оторвавшись от горлышка и возвращая флягу. – Какая вкусная вода…
– Да, помнишь, мы не могли оторваться от этого родника… – отозвался Хаген, тоже делая несколько глотков.
Родник они нашли в траве вчера ночью, у самого края заграждений, когда только заступили в охранение. Фромм в темноте угодил сапогом в канавку, которая оказалась нешироким – меньше полуметра – руслом ручейка с невероятно вкусной водой, такой холодной, что от первого глотка у Хагена заломило зубы.
– Родник… Отто… – вдруг сбивчиво произнес Ранг. – Родник…
Его правая рука стала настойчиво тыкать в сторону родника, туда, где на правом фланге заканчивались проволочные заграждения. Их стройные прежде ряды в нескольких местах были смяты вражескими танками. Русские гусеницами своих машин проделали в рядах колючей проволоки проходы для своих пехотинцев.
– От родника теперь наверняка и мокрого места не осталось… – выговорил Ранг. – Он погиб раньше нас, Отто. Хотя мы еще и пьем его воду… Всего и осталось роднику – пожить пару часов в твоей фляге… Хе-хе…
Смешок его прозвучал жутко, и он как-то странно повел глазами в сторону. Мутная, непроглядная тень прошла в глубине его зрачков.
– Ты в порядке, Готлиб? – с тревогой спросил Хаген, глянув на товарища.
В забегавших глазах Ранга засверкал лихорадочный блеск.
– Отто, послушай… – придвинувшись ближе к Хагену, зашептал Готлиб. – Мы умрем… сдохнем здесь… на позиции нельзя… там уже русские… Они выпустят нам кишки своими штыками… Надо к каналу… ползти к роднику, к ручью… который течет в лес.
– Ты спятил, Ранг… – ответил Отто. – Там русские.
– Русские – повсюду… – нетерпеливо перебил его Ранг. – Они уже на заградительном обводе. Помнишь, что говорил Тегель. В лесу Шпреевальд полно наших войск. Там целая армия. И они будут прорываться к реке. В лесу мы сможем укрыться и отыскать своих…
Ранг, морщась, обессиленно перевалился на живот. Казалось, произнесенная им речь отняла последние силы. На спине, ближе к левой лопатке его серой шинели, покрытой пылью и крошками глины, чернело мокрое пятно. В центре пятна сукно торчало клочьями вокруг маленькой дырочки. Как будто Ранг нацепился на гвоздь и впопыхах рванул, испортив добротную вещь, или по неосторожности задел «колючку», находясь в охранении.
Отто рванулся к товарищу.
– Черт, Готлиб… – растерянно запричитал он. – Да ты ранен!
Осколок… Достал Ранга после взрыва мины. А может, Готлиба ранило в спину еще раньше, в ячейке, одновременно с рукой.
– Ты шутник, Отто… Конечно, я ранен… Ты же сам сделал мне перевязку… – выговорил Ранг, попытавшись выдавить из себя страдальческую улыбку. Но вместо улыбки в правом углу рта появилась струйка крови. Она стремительно сбежала по подбородку вниз, оборвавшись в коричневый грунт бурой каплей.
* * *
– Как болит рука… Отто… черт… – вдруг запричитал Ранг и, подавившись, закашлялся.
Изо рта его густо пошла кровь.
– Готлиб, Готлиб… ты слышишь меня… – Хаген схватил его правую ладонь и сильно сжал.
Но Готлиб будто не слышал. Глаза его словно перестали видеть окружающее. Вернее, невидящий его взор увидел нечто такое – гипнотически жуткое, – по сравнению с чем все окружающее померкло. Зрачки его стали хаотично вращаться, так что белки страшно заполняли всю ширину век. Ладонь Ранга вдруг очнулась и сильно-сильно сжала в ответ пальцы Хагена.
– Жетон… Жетон… Элизабет… Пять-семь… Жетон…
Слова захлебнулись в темных сгустках крови, которые переваливались через губу, сползали по подбородку и шлепались на землю. В глотке у Готлиба что-то клокотало и булькало, а он все пытался что-то сказать Хагену.
А потом Ранг захрипел и затих, и в уши Хагена, оглушенные гулкими ударами собственного сердца, снова хлынул ревущий и грохочущий прибой минометной канонады.
Снаряд, ударив в двухэтажный дом, напрочь сорвал угол крыши. Куски красной черепицы, осколки кирпича и щебенка в облаке известковой пыли дождем рухнули на «тридцатьчетверку», чудом не задев никого из аникинцев, прижимавшихся к разрушенной стене.
Это уже был третий выстрел с той стороны площади, которую образовывали две улицы. Здесь, встречаясь на перекрестке, проезжие части значительно расширяли свои обозначенные бордюрами русла, образуя округлое, мощенное гладким булыжником пространство, заключенное с четырех сторон в раму двух-трехэтажных жилых домов.
Фашисты закопали танк возле самой баррикады, перегородившей пересечение улиц. Превратили подбитую машину в стационарную огневую точку. Теперь орудие и пулемет без перерыва били по передним домам улицы. За ними танки и пехотинцы из штурмовой группы.
Командирский «Т-34-85» старшего лейтенанта Головатого, усыпанный вцепившимися в десантные скобы штрафниками из взвода Аникина, выскочил на перекресток первым. Пройдя улицу по левой стороне, он обогнал экипаж своей пары, который в качестве ведущего должен был двигаться впереди справа, уступом. Этот танк, ход которого прикрывало отделение Шевердяева, застрял на полпути, упершись в остов обрушившейся поперек улицы водокачки. Пока танкисты вместе с прикрытием придумывали, как обойти возникшую преграду, командирская «тридцатьчетверка» очутилась под плотным обстрелом, обрушившимся на нее с противоположной стороны перекрестка, превращенной фашистами в мощное оборонительное укрепление.
Во всю ширину противоположной стороны площади фрицы возвели внушительных размеров баррикаду, со стационарной огневой точкой, пулеметами и двумя 45-миллиметровыми противотанковыми орудиями. Это была настоящая крепость, искусно, на совесть сработанная. Вдоль всей проезжей части возвышались высокие, в два – два с половиной метра, кубы, сложенные в два яруса из массивных камней и бревен. В качестве каркасов и несущих балок этих толстенных заслонов служили железнодорожные рельсы. С левой стороны между баррикадой и угловым зданием был оставлен проезд метра в три шириной, но его охраняло врытое в землю башенное орудие немецкого танка.
Выстрел фашистской неподвижной огневой точки чудом не уничтожил передовые силы штурмовой группы. Экипаж старшего лейтенанта Головатого и находившихся на броне штрафников спасла смекалка и сноровка командира и механика-водителя, равно как и нетерпеливость или растерянность фашистов. Они с испугу лупанули из своего зарытого в землю танкового орудия, не дождавшись, пока «тридцатьчетверка» покажется из-за углового дома полностью.