Карпенко покачал головой, все стараясь справиться со слишком большой порцией каши, отправленной им в рот.

— Я бы сам, товарищ командир, с удовольствием ей в руки… передался…

— Ты лучше жуй… — подначил его Талатёнков. — А то щас подавишься, и в натуре придется твое бездыханное тело в санчасть переть…

— Надо будет сходить к Мадану, — произнес Андрей без всякого командирского нажима, по-товарищески. — Навестить… Проверить, как он там, накормили или нет.

— Так я мигом, товарищ командир… — спохватился Карпенко.

— Ты смотри! Выпил сто грамм, и его уже тянет сдаться в нежные руки санинструктора, — засмеялся Талатёнков.

— Погоди… — остановил его командир. — Сначала поешь… Успеешь…

— А все ж мы дали прикурить этим гадам… — вдруг сказал Аникин, как бы подводя итог своему рейду. Талатёнков и Карпенко молчали. Лица их вдруг посерьезнели. Они как будто вспоминали все, что произошло с ними в рейде, минута за минутой.

— Ты прав, командир… — глухо произнес Карпенко. — И Яким, и Жила, и другие не зря погибли. Не зря, черт возьми… А я, грешным делом, на Жилу обозлился…

Карпенко тяжело вздохнул.

— Сильно злой был на него… — выговорил он. — За то, что он бросил меня… Ну, это я так считал… А что ему оставалось? Лезть буром на толпу этих фашистов?..

Аникин только на второй кружке ощутил высокоградусное пламя обжигающего напитка.

— Он и сам понял… — сказал Андрей. — Проняло его… И на танк бросился из-за этого… Я так понимаю…

V

Каждая опрокинутая чарка выстреливала в нутро, как кумулятивная граната, прожигая броню тяжелых мыслей. В организме, опустошенном рейдом и боями, оглушенном спиртом и сытостью, разливалась сладчайшая истома. «Спать… спать-спать…» — само собой повторялось в мозгу Аникина вроде колыбельной песенки. Он чувствовал, что веки тяжелеют и закрываются сами собой.

— Товарищ командир, — вдруг обратился слегка заплетающимся языком Карпенко. — Разрешите Мадана навестить? А?

— Куда же ты, с пьяной рожей? — не сильно настаивая, запротестовал Аникин. — А вдруг ротный увидит?

— Не извольте беспокоиться… — безоговорочно заверил Николай. — Все сделаем в лучшем виде. К тому же смеркается уже…

— Разрешите и мне… — вдруг спохватился и вскочил на ноги Талатёнков. — Товарища повидать…

— Ладно, — махнул отяжелевшей рукой Аникин. — Только, если какая полундра, сразу меня разбудите…

— Есть разбудить… — чуть не хором ответили бойцы и тут же вышли на улицу. Этого Андрей уже не видел. Сырое лежалое сено показалось ему мягчайшей периной. Она все глубже и глубже, с молниеносной скоростью принимала его в себя. Уже через долю секунды он ощутил, что дна у этой перины нет, и он, провалившись, летит в бездонную, непроглядную яму сна.

Во сне он пытался отыскать Якима в непроходимом болоте. Передвигаться в вязкой, затягивающей массе было невыносимо тяжело. Трясина, по которой лихорадочно, из последних сил пробирался Андрей, была кроваво-красного цвета — словно мясной фарш, только что вылезший из гигантской мясорубки. Поначалу Андрей не обращал внимания на то, что весь, с головы до ног, выпачкан этой красной дымящейся жижей. Все его существо было подчинено одному — во что бы то ни стало отыскать товарища. Яким должен быть где-то рядом. Андрей пытался окликнуть его, но только беспомощно разевал рот, не в силах выдавить из себя ни звука.

Необъяснимый, животный страх кошмарного сна проникал в каждый капилляр, пропитывал его всего, как липкая жижа болота. Он следовал по пятам, огромным хищником с запачканной кровью мордой неотступно дышал ему в спину. Андрей боялся не за себя. Он боялся за Якима. Ему нужно во что бы то ни стало спасти его, и это было даже важнее, чем его собственная жизнь.

Вдруг неясный силуэт замаячил в бордовом мареве густого туман. Волна дикой радости захлестнула Андрея. Вот он! Это Яким! Теперь он точно спасет его! Теперь он спасется сам. Андрей с удвоенной силой и яростью устремился вперед. Топь становилась все непроходимее. И силуэт становился виден все меньше, все сильнее погружался вниз. «Нет! Нет! Яким! Я иду! Иду!» — силился кричать Андрей.

Уже в самый последний момент, когда плечи и затылок бойца почти исчезли в трясине, Андрей всем туловищем отчаянно рванул вперед и протянутой рукой попытался ухватить его за шиворот. Рука промахнулась и плюхнулась, погрузившись в болото. Ладонь его наткнулась на рукоятку, будто она была приделана к спине Якима специально, чтобы его было удобно вытаскивать. «Здорово! — обрадовался Андрей. — Так я тебя быстренько спасу…» Действительно, когда Андрей потянул за рукоятку вверх, она и все тело Якима поддались этому движению очень легко. Андрей, как древний богатырь, одной рукой поднимал его из кровавой трясины.

И тут его рука, сжимавшая рукоятку, показалась на поверхности, и, когда с нее кусками слетела кровавая жижа, Аникин увидел, что это рукоятка ножа, который Яким всадил в спину спрятавшегося на обочине лесной дороги эсэсовца.

Андрей в ужасе отпрянул назад, как будто рукоять ножа ударила его током. Этот толчок будто оживил обездвиженное тело. Силуэт развернулся, и Аникин увидел сквозь налипшую багровую слякоть мертвое лицо Агнешки. Оно было таким бледным, что, казалось, будто оно фосфоресцирует в клубах тумана. Ее мертвые глаза открылись и посмотрели на Андрея в упор. Она тихо, но внятно сказала:

— Не можно, пане, не можно… Руки вгору…

VI

Андрей проснулся в холодном, липком поту. Он не закричал, наверное, только потому, что еще не выветрившийся самогон притупил реакцию. Прямо на него в полумраке сарая смотрели глаза, только не страшные мертвые глаза Агнешки из сна. Эти глаза горели живым любопытством, отблескивая озорством и даже лукавством.

— Кто ты? — единственное, что нашелся спросить Андрей. Глаза молчали, все так же лукаво и не отрываясь глядели на него в упор.

Как можно незаметнее он потянул руку в сторону. Там должен был лежать его автомат.

— Пан щось втратив?.. — вдруг произнесли глаза. При этом они сощурились и стали еще лукавее. — Напевно, ось це?..

Аникин почувствовал, как в его ладонь уперся холодный металл. Это был ствол автомата. Ухватив его пальцами, Андрей быстро подтянул оружие к себе.

— Нехай пан не боиться… Зброя мени не потрибна. Мени потрибно поисти…

Глаза посерьезнели, но только на миг, тут же снова сделавшись лукавыми…

— Что ты здесь делаешь? — уже окончательно осознав, что это не сон, спросил Андрей. Он собрался с мыслями и проверил рожок автомата. Тот был на месте.

— Ховаюся… Мати мене ховае. Вид нимцив ховала. Тепер вид москалей…

Голос был под стать глазам — такой же любопытный и лукавый.

— Мама дуже за мене боиться… Тильки я не слухаюсь. Посиджу, посиджу и — гуляты…