Гуня уставился на него выпуклыми крокодильими глазами.
– Я работаю у нее молодым человеком. Если Склепа чего сказала – надо выполнять. Шагать – значит шагать. Молчать – значит молчать, – тоном преданного служаки произнес он.
Таня быстро взглянула на циферблат. Стрелки, до того лениво обвисшие, как усы у валаха, под ее взглядом неохотно пробудились и показали половину десятого. До времени, указанного в записке, оставалось три часа.
По пути им встретилась Верка Попугаева. Стеная как Недолеченная Дама, она пробиралась вдоль стены в направлении магпункта. Нос ее был красен. Глаза слезились.
– Не подходите ко мне! Я – пчччи! – пчихаю! – крикнула она, замахав на Таню руками.
– И что теперь, повеситься? От гриппа есть куча работающих заклинаний, – резонно сказала Таня.
– Это не обычный грипп! У меня заразный сглаз на неприятности! – страдальчески моргая опухшими глазами, пожаловалась Верка.
– Это еще как?
– Все скверное, что происходит в Тибидохсе, происходит с моим участием! Если на кого-то упала люстра, можете не спрашивать на кого – на меня! Если у кого-то аллергия, то у меня! Если кто-то отравился, это тоже я! Если на кого-то всем плевать – на меня! Это все из-за Великой Зуби, уж я-то не дура!
Едва Верка успела возвести на Великую Зуби новое обвинение, как ее потряс очередной чих. Зажав ладонью рот, Верка поспешно скрылась в галерее, ведущей к магпункту.
– Хм… Я почему-то думал, что Ве-Зу преподает защиту от сглазов! – философски сказал Ягун, благоразумно не называя полного имени.
– Canalius nascitur, non fit, [1] – проворчал перстень Феофила Гроттера.
У ворчливого старикашки, некогда ухитрившегося вызвать на дуэль самого Древнира, на всех был зуб.
Гуня решительно протопал по галерее, поднялся по невзрачной лесенке, молча сунул караульному циклопу баранью ногу, которую тот так же молча принял, и Таня внезапно поняла, где они. У бывшей лаборатории профессора Клоппа. Отсюда любящий дешевые эффекты профессор обычно спускался в класс в крысиной жилетке, с неизменной ложкой на цепочке.
Это было тесное, загроможденное помещение. На полках строем браво пузатились бесконечные банки, подписанные корявым, с нестандартным левым наклоном почерком профессора: «Сушеные волчьи глаза», «Щитовидная железа ведьмы», «Когти гарпий», «Соскоб железа с меча вещего Олега», «Эликсир тоски», «Песок из пустыни Гоби», «Молочные зубы циклопа», «Разочарование клерка, которому не дали годовую премию».
Посреди комнаты на столе горела единственная свеча.
– Ну наконец! Я чуть не сдохла! Вы что, на черепахе ехали? – нетерпеливо спросила Гробыня, метавшаяся из угла в угол.
– Привет Глупыням Клеповым! – приветствовал Гробыню Ягун.
– Молчи, Бабский Ягун! – одернула его Гробыня. – Что еще за вопли из санузла? Бунт в клетке с хомячками? Восстание бешеных попугайчиков?
– Склепова, я тебя умоляю: не прикидывайся стервой! А то я решу, что ты идеалистка, – сказал Ягун, морщась.
– Это как? – растерялась Гробыня.
– В девятнадцать лет девушке не положено быть стервой. Все девятнадцатилетние стервочки к тридцати становятся хроническими идеалистками. И наоборот. Мне бабуся сказала. Типа ссылка на авторитетный источник, – пояснил Ягун.
Гробыня досадливо дернула плечом.
– Хватит болтать! – энергично сказала она. – Сегодня я трижды пыталась проникнуть в подвал Башни Призраков. С каждым разом со мной церемонились все меньше, хотя я была сама вежливость и очарование. В третий раз Поклеп вообще приказал циклопам меня вывести. Меня, которая принесла ему чашечку кофе почти без снотворного! О чем это говорит?
– Что ты конкретно достала преподов. Тебя скоро выставят из Тибидохса и заблокируют Гардарику на вход.
– Нет. Это говорит о том, что преподам есть что скрывать, а это наглость. Заставлять молодую и красивую девушку страдать от любопытства – это, дорогие мои, неприкрытый садизм. Проникнуть в темницу нет никакого шанса. Стены непроницаемы для магии, а внутри она невозможна. На лестнице четыре идиота с дубинами. Плюс два преподавателя постоянно находятся внутри комнаты. Если стучишь – выходит всегда один, другой остается внутри.
– Значит – тупик? – спросила Таня.
Гробыня таинственно улыбнулась.
– Ну почему же тупик, дорогая Гротти? А как же наш девиз, что нет ничего вудее вуду?
Таня скривилась. Любой светлый маг испытывает невольную брезгливость, когда слышит слово «вуду». Другое дело маг темный, не слишком щепетильный в выборе средств.
– Ты же говоришь, там внутри магия невозможна?
– Магия – нет. Но подключиться к зрению Поклепа и увидеть то, что видит он, – почему бы и нет? В магии вуду есть забавнейшие ритуальчики, – Гробыня в предвкушении потерла руки.
– Ну а мы тебе зачем? – спросил Ванька.
– Гуня, давай куриные сердца! – Гробыня разложила птичьи сердца вокруг горящей свечи и потребовала у Тани, Ваньки и Ягуна их перстни. – Только умоляю, не надо сквалыжничать! Ничего с вашими колечками не станет! Я помещу их внутрь сердец, а когда закончу ритуал, можете забирать ваши цацки.
– А у вас что, своих перстней нет? – спросил Ягун подозрительно.
Гробыня пожала плечами.
– Читать надо не только про пылесосы, киса! Эта мерзкая магия вуду так устроена, что отрицает бескорыстные движения души у темных магов. А раз так, то оплачивать всякий ритуал приходится двумя годами жизни. Нет, ну не гадость, а? Я что, не могу сделать ничего просто так, без задней мысли?
Таня засмеялась. Большинство темных магов считают себя белыми и пушистыми, а движения своей души благородными. Самообман и ханжество – это как газ и нефть. Когда они закончатся, мраку нечем будет заправлять свою чихающую машину.
– Конечно, можешь, – заверила Таня Гробыню, чтобы не огорчать ее. – А мы не потеряем по два года жизни, если отдадим тебе кольца?
Склепова мотнула головой.
– Нет. Вам, светленьким, проще. Ваши заявки оплачиваются по особому тарифу. Если перстни будут ваши, а ритуал стану проводить я – все пройдет как по маслу. Мы одурачим и вуду, и защиту темницы.
– Это серьезно, что ли, про особый тариф?