– Я звонила.
– Когда? – изумился Вадим. – Я же все время дома был.
– Часа полтора назад.
– Так это был твой звонок? А почему молчала?
– А что говорить? Просто узнала, что ты дома – мне этого было достаточно.
Она прошла в комнату и внимательно осмотрелась.
– Да-а, – скептически протянула Надежда. – Стандартная берлога шатуна-холостяка.
– А че, вроде и ничего, – возразил Вадим, упихивая ногой за диван брошенное на спинку по приезде бельишко. – Почти что порядок. И в комнате не курю – выхожу на балкон.
– Похвально, что не тушишь окурки о диван, да еще сапоги дегтем не смазываешь. Почти по капитану Мышлаевскому из «Дней Турбиных»: «Чисто, светло, красиво – как в казарме!»
– Ты что, явилась в роли юного санитара, проверить чистоту рук и нет ли пыли под шкафом? Уверен, есть. И под шкафом, и на шкафу. А может, хочешь помочь несчастному бедуину прибраться в квартирке? Валяй: половая тряпка в ванной, ведро на балконе, – обидчиво выпалил Вадим. – Можешь приступать!
Надежда повернулась, внимательно вгляделась в его донельзя расстроенное лицо и улыбнулась.
– Господи, какой же ты еще глупенький, – сказала она и протянула к нему руки. – Я пришла потому, что соскучилась. И еще потому, что люблю тебя и боюсь потерять.
Ладони мягко коснулись плеч ошеломленного Вадима. И эти слова, и это прикосновение, испугав никогда ранее не испытанным ощущением, пробудили в нем что-то удивительное, бессознательное и более чем осознанное, бросившее его к Надежде. Какая, к черту, обида? К чему ненужные слова? Она пришла, и пусть весь мир летит в тартарары, в бездну – куда ему угодно! Ища губами и найдя такие же ищущие полураскрытые губы, он впился в сладкую плоть, утоляя ненасытную вселенскую жажду, умирая и возрождаясь, взмывая ввысь и падая. Вадим жадно пил и никак не мог напиться из благостного источника, припадая к нему снова и снова...
Голова Надежды доверчиво и безмятежно покоилась на груди Вадима. Она лежала, тесно прижавшись и бессильно уронив на него руку и ногу. Сладкая и томительная опустошенность, навалившаяся на Вадима, расслабляла и успокаивала. Никогда до этого он не испытывал ощущений, через которые только что прошел. Весь его предыдущий опыт близости с женщинами шел насмарку. Он не мог пожаловаться, что кем-то был недоволен в интимных отношениях, и к себе не имел претензий, однако прошлое блекло перед настоящим и виделось серым и обыденным. Сегодня он окунулся в праздник. Тела? – да! Души? – трижды – да! да! да!
Эта женщина, так странно и неожиданно ворвавшаяся в его жизнь, без всяких усилий смела защитный барьер, который он бессознательно создавал с другими, боясь переложить на них свои проблемы, а главное – ему не было стыдно признаться в этом – взять на себя ответственность за их судьбу. Эту женщину он был обязан и счастлив принять как часть своего существования и сам хотел стать ее частью.
– Вадим, ты самый бессовестный человек на свете, – не открывая глаз, устало сообщила ему Надежда.
– Это почему? – изумился Вадим.
– Ты совершенно замучил меня, – сказала она, сердито постучав пальцами по его груди.
– Ну уж и замучил – скажешь тоже, – с гордой ноткой возразил он. – Все нормально.
– Если это нормально, то что же тогда хорошо?
– Это мы еще узнаем в будущем.
– Как заманчиво... – протянула Надежда. – Очень хочется приблизить это самое будущее.
– Какие проблемы? – сказал он и повел рукой по ее бедру.
– Лежать! – властно скомандовала Надя, удерживая его. Она приподнялась на локтях и приблизила к нему лицо. Задумчиво проведя пальцем по его лбу, бровям, носу, словно изучая, сказала: – Не могу поверить в это.
– Во что? – спросил Вадим.
– В то, что мы вместе. Я так боялась потерять тебя. Ничего не говори, – она опустила ладошку на его губы. – Боялась, потому что люблю...
– Я тоже боялся. И тоже люблю! – прошептал Вадим, нежно прижимая ее к груди.
– М-м-м... так мы не договаривались, – попыталась оказать сопротивление Надя, но оно было сломлено без труда...
За окном было темно и тихо. Свежий ночной воздух боролся с занавеской на балконной двери, проникая в комнату и обволакивая разгоряченные усталые тела прохладой.
– Ты знаешь, чего я сейчас хочу? – мечтательно спросила Надежда.
– Для вас, мадемуазель, что угодно! – потянулся к ней Вадим.
– Это мы уже проходили, – шлепнула его по рукам Надя. – И вообще, сударь, вы мужчина или где?
– А что, появились сомнения в реальности данного утверждения? – ухмыльнулся Вадим.
– В том, о чем вы хихикаете, сомнений нет. А вот где ваша галантность и внимание? У вас в гостях дама, а цветы не благоухают и шампанское не пенится. И вообще я очень проголодалась.
– Предупреждать надо было, – буркнул Вадим. – У меня кроме коньяка и копченой курицы, что с обеда осталась, ничего больше нет. Цветы могу украсть с клумбы, что у соседнего дома.
– Ладно, гусар, не дуйся. Так и быть, кражу со взломом клумбы отменяем, но должок за тобой остается. И вообще дама вам неприхотливая досталась – это заметка на будущее. Согласна – фи! какой мезальянс! – и на коньяк с курицей, тем более у тебя еще и кофе есть. Царский ужин! Прикури мне сигарету и накрывай на стол. Ой, какая прелестная вещица!
Надежда взяла в руки портсигар, что подарил Вадиму дядя Иван.
– Какой тяжелый! Он что, золотой? Серьезно? И камешки переливаются – похоже, что настоящие. Правда? А ты его случайно не из Алмазного фонда позаимствовал? Этому портсигару место в музее, а ты в него сигарет натолкал.
Она нажала на кнопку. Щелкнула защелка, крышка откинулась, и портсигар запел «Боже, царя храни».
– Какая прелесть! – повторила Надежда. – Здесь еще что-то написано, – вглядевшись в мелкую вязь слов, она прочитала: – «Штабс-капитану... Андрею Беклемишеву... Александр Третий...»
Надежда изумленно покачала головой:
– Вот так сюрприз! Выходит, сударь, вы голубых кровей, из князьев? А мы, прямо из грязи, понимаешь, виды определенные имели... Слава богу, хоть не из крепостных и не от кухарок род ведем – из кубанских казаков корни. Но, увы, мезальянс все же налицо, как у той курицы с коньяком.
– А кто курица, а кто коньяк? – насторожился Вадим.
– Вопрос резонный, надо подумать. Хоть ты и из графьев, да в части решительности налицо существенные пробелы. Выдержка, правда, имеется, и вид достойный. Еще бы кудри завить и бакенбарды отпустить для солидности, будешь вылитый Барклай де Толли, – прыснула в кулачок Надежда. – Ладно, так и быть, бери себе роль коньяка. А я по извечной женской забитости курицей буду.
– Хватит тебе насмешничать. Я сам только в субботу увидел этот портсигар. И никакой я не граф и не князь. Беклемишевы максимум из столбовых дворян, государевых служивых. И вообще...