— Бывает, — неопределенно протянул лейтенант, потому что не знал совершенно, что ему можно сказать Толтинову в этом случае, и нужно ли вообще что-то говорить.
— Куда после армии? — все же спросил он, потому что молчать было неинтересно, а рядом все равно больше никого не было. — Опять будешь поступать?
— Да, наверное, — ответил солдат. — Да нет, точно буду. Что же мне — без профессии жить? У меня от дома неподалеку строительный техникум есть. Поступлю туда. Там всегда недобор — все в институты ломятся, чтобы в армии не служить, а техникумы отсрочки не дают. А мне после армии бояться будет нечего — буду спокойно себе учиться.
— А если тебе твоя профессия не понравится?
Толтинов на минуту задумался, причем его нижняя губа, видимо, непроизвольно, поднялась на верхнюю, отчего боец стал похожим на толстого глупого гусака.
— Да ну! — воскликнул Толтинов. — Строитель — профессия нужная. Всегда нужная. В конце — концов, закончу техникум, можно будет еще куда-нибудь поступить. Выучусь. Я умный, просто невезучий.
Попов с усмешкой посмотрел на разоткровенничавшегося солдата, и поднялся. И сразу увидел, что боевые машины второй роты начали движение.
Из кабины же «шишиги» уже махал руками водитель:
— Вас к рации, товарищ лейтенант!
Очередная остановка произошла через час. И потом движение так и шло рывками. Так продолжалось весь день, а к вечеру, когда солнце уже явно начало уходить за горизонт, весь батальон собрался в кучку.
Мязин приказал ротам занять вершины воображаемого треугольника, и окопаться. Минометная и артиллерийская батарея расположились в центре. Причем «пушкари» разворачиваться не стали, а вот минометчикам Попова пришлось оборудовать огневые позиции.
Уже совсем в потемках Юру нашел знакомый лейтенант Лосев — из «пехотинцев» — и пригласил в кунг к начальнику штаба.
— Есть немного водки, карты, музыка, — сказал он. — Тебя начштаба приглашает. Говорит, ты поешь хорошо. Пойдем.
— Ладно, я сейчас, подожди тут минутку, — ответил Юра, позвал своих взводных, дал им ценные указания на всякий непредвиденный случай, и ушел вместе с Лосевым.
Вечер получился неплохой. Народу набилось прилично, но раз уж Попова пригласили персонально, то ему нашлось и хорошее место, и выпить, и закусить. Сначала играли в «дурака», потом в «кингу», потом в «секу». Но в «секу» Юра играть не стал. Заядлые картежники сгрудились в одном углу, а пьюще — поющие товарищи — в другом.
Начштаба играл на гитаре, поэтому сначала спели все, что он умел играть. Потом пели уже без аккомпанемента. Юра пел так, как давно не пел. И голос шел без хрипа, и связки не саднили, и мышцы живота вибрировали так, как было нужно. И текст как бы сам собой всплывал в памяти без сбоев. Так что Попов разошелся, и, наверное, пел бы еще до утра, если бы, в конце — концов, не пришел сам Мязин, и всех не разогнал.
Да все и так понимали, что пора, просто как-то не было причины, чтобы уйти из такого приятного места. Нашлась причина — и через пять минут уже никого в кунге и не было.
Костры разводить запретили, но ярко светила луна, и несмотря на выпитое, (да и немного было выпито), Юра спать не хотел. Он добрался до своей машины, нашел снарядный ящик, лежавший около выставленного миномета, и присел.
— Это ты, комбат? — спросил подошедший Чепрасов.
— Да, я, — ответил Попов. — Что, твоя смена?
— Да, еще час, а потом я Бессарабова разбужу.
Попов обернулся к нему:
— Спать хочешь?
Чепрасов не стал жеманничать:
— Если честно, то да.
— Тогда вот что. Ты иди спать, а я часок тут побуду. Потом я сам Валеру разбужу. Все. Дуй, давай, спать!
— Спасибо, комбат, — благодарно ответил Чепрасов, и тут же скрылся в темноте.
Юра опять повернулся к луне, и заворожено уставился на ее сияющий диск. Ему вспоминалось детство.
Как-то родители сказали ему, что на Луне находится лицо человека. Тогда он присмотрелся, и увидел это лицо. И с тех пор всегда, когда видел огромный, яркий диск Луны, искал эти странные, вечные как Космос, черты лунного человека. Лицо Луны всегда было печально, и Юра начинал грустить.
Вот и сейчас в голову полезли призрачные образы отца и матери, бабушек и дедушек, дяди и тети. Отчего-то вспомнилась большая красная гоночная машина на батарейках и с пультом управления, которую ему подарил дядя в день рождения на шесть лет. Куда она потом делась, интересно?
Где-то очень далеко послышалась стрельба. Настолько далеко, что Попов даже и не вздрогнул. Здесь, в Чечне, вообще трудно было не привыкнуть к постоянной канонаде и не воспринимать ее как какой-то неизбежный звуковой фон окружающей местности.
И все же стрельба не прошла для лейтенанта даром — он совсем затосковал. Со страшной силой захотелось домой, захотелось увидеть всех своих, зайти в знакомые с детства дворы, пройти по истоптанным своими же ногами дорожкам, порожкам и половицам… Захотелось на речку — и чтобы побыть там одному. В тишине. Чтобы только ветер шумел листьями в верхушках деревьев, чтобы квакали лягушке в прибрежных зарослях, а в прозрачной воде мелькали серебристыми молниями проплывающие рыбки.
И такая тоска взяла Попова за душу, что даже слеза прокатилась по его серому, со следами высохшего пота лицу. «Неужели я больше никогда не увижу этого?» — спросил он сам у себя. — «Неужели я могу остаться здесь? В этой чужой для меня, враждебной земле?… Ох, как хочется домой».
Тут же Юра недобрыми словами стал вспоминать лейтенанта Бурика, которому в этот миг икалось, наверное, непрерывно. Если бы не Бурик, как думал Попов, он уже сейчас был бы в Махач-Юрте, и, вполне возможно, ему удалось бы выхлопотать себе отпуск домой. Всех увидеть, убедиться, что у них все в порядке, все хорошо, и потом уже, скрепив сердце, успокоенному, вернуться обратно в часть…
Лейтенант взглянул на часы. Все, час прошел, можно было идти будить Бессарабова. И то — комбат явно начинал клевать носом, и слегка заболела голова, отзываясь так на исчезающий из организма хмель.
Юра напоследок поискал глазами Большую Медведицу, а потом встал на ноги, потянулся всем телом, и отправился на поиски своего взводного…
На второй день случился обстрел. Не заранее подготовленная засада, а именно обстрел. Такое впечатление, что все произошло случайно.
Половина колонны уже прошла мимо наполовину разрушенных зданий из красного кирпича, сильно заросших высокой травой, как совершенно неожиданно по машинам второй роты оттуда начали стрелять из пулемета, и сделали гранатометный выстрел.
Но то ли атака эта была неподготовлена, то ли стрелки там сидели какие-то странные, но только граната перелетела колонну БМП и разорвалась далеко за их строем, а очереди из пулемета — все как одна — ушли в молоко. Все это произошло на глазах изумленного Попова, и он дал приказ водителю остановиться, но дальше замялся — впал в небольшой ступор, и никак не мог сообразить — то ли просто убегать, то ли разворачивать батарею к бою.