Это был Боев. Сержант своей волей установил миномет, и стрелял куда-то в том направлении, откуда, как нам показалось, и велся огонь противником.

Я даже не стал ничего спрашивать. Я только крикнул Абрамовичу и Адамову делать то же самое, а сам вернулся в кабину за рацией. По нашим «шишигам» уже никто не стрелял, и лично мне это сильно нравилось.

— Урфин! — закричал я в тангенту открытым текстом. — Что происходит? Куда стрелять? Я не пойму ни хрена.

Раздался выстрел из танка, которому вторила трескотня небольших пушек БМП.

— Это танк! — прорезался у меня в ушах голос Бессовестных. — Это чеховский танк. Он в засаде стоял. А сейчас мы его вычислили, и гасим.

— Куда стрелять? — опять спросил я.

— Да никуда уже, — ответил мне ротный. — Он отползает. Наши танки его будут преследовать.

Я вернулся к расчетам.

— Все, прекратить огонь! — скомандовал я. — Противник отошел.

Шура Эйнгольц, уже схвативший очередную мину, медленно положил ее обратно в ящик.

— Все, все! Молодцы! — похвалил я бойцов. — А сержанту Боеву отдельная благодарность за инициативу и расторопность. Я доложу об этом командиру батареи, а он начальнику штаба… А если он не доложит, то я ему сам скажу.

Боев с серьезным лицом отдал честь.

— Меня же могли убить! — воскликнул Армян, разглядывая дырки в дверце своей машине. Из дыры в броннике вывалилась пластина. — Меня же могли убить!

— Ну, не убили же, — сказал Абрамович. — В следующий раз, как-нибудь.

Армян не обратил на его слова никакого внимания. Он задумчиво ковырялся пальцем в пробоинах.

Как потом рассказал мне Игорь, в это время подполковник Дьяков пытался устроить свою засаду на чеха- танкиста. Два наших танка должны были вынудить его отступить по лощине вниз, а внизу лощины планировалось уничтожить врага из гранатометов.

— Давай нормальных «карандашей»! — орал в трубку Дьяков, требуя от Франчковского немедленных действий. — Давай! Давай! Самых сообразительных! Пусть сидят и ждут его с гранатометами!

Вообще-то, строго говоря, танкист этот был не чех. Это был кто-то из славян, из хохлов, кажется. Бывший советский офицер, пошел к Дудаеву рубиться за бабло. И может, и из принципа. Западенец какой-нибудь. Для совмещения, так сказать, приятного с полезным. И за идею побороться, и баксов поднакопить.

Мастер он был неплохой. До сих пор ему еще и везло. Обстреляет из засады колонну, и отходит. И удачно отходит.

Может быть, он спокойно ушел бы и сейчас. Оказывается, еще до того места, где должна была поджидать его наша пехота, был съезд в сторону. Видимо, туда он и направлялся, чтобы уйти от преследования совсем другой дорогой.

Однако именно в этот раз ему и не повезло. Совсем случайно, но он наткнулся на бойцов 135-й бригады, которые, на самом деле, просто заблудились, и нарвались на танкиста совсем случайно. Если бы этот баран был поумнее, и не нарисовал у себя на броне зеленого чеченского волка, все для него сложилось бы гораздо лучше. Но он нарисовал. У капитана из 135-й бригада, увидевшего подползающий к ним почему-то задом танк, не было никаких сомнений — кто это. Тем более что стрельбу до этого он слышал прекрасно.

Подставившийся танкист — ренегат был немедленно расстрелян из гранатометов. В плен он не попал. Умер в танке, вместе со своим экипажем. А вот кто еще, кроме него, был у предателя в соратниках, уже никто и не знал.

Жаль, немного, что не нам выпала честь завалить этого зверя, но здорово то, что его вообще завалили.

А мы снова расселись по машинам, и продолжили путь к назначенному месту.

Глава 4

Вот и произошло то, чего я так боялся — мне стало по-настоящему плохо. У меня сильно заболел живот.

Если со вшами еще можно было мириться, я почти к ним привык, то к боли в животе привыкнуть нельзя в принципе.

Не знаю, что такое я съел, (ведь, собственно говоря, никаких деликатесов у нас уже почти не было — мы питались с общей кухни), но скрутило меня довольно конкретно. Понос.

Первые два раза я пережил философски, думал — пройдет. Поголодаю немного, и все закончится.

Однако содержимое желудка действительно закончилось, а вот спазмы остались. И сколько я не тужился, из меня уже ничего не выходило. А вот боль — оставалась.

Знаете, наверное, как это бывает. Сначала накатывает жуткая боль, и стараешься сжаться в комок, перетерпеть, скрипя зубами, потом боль потихоньку отступает, отступает… И вроде уходит совсем… Ты уже расслабляешься, и надеешься, что вот оно — все; все закончилось. Куда там! Проходит совсем немного времени, и все накатывает снова.

Я, конечно, предвидел, что такое возможно. Грязь, плохое питание, и все такое… Подхватить что-то вроде «дизеля» — это не проблема. Странно, что этого не случилось со мной раньше, например, после того, как я попробовал-таки эти осклизлые закрутки из Новогрозненского. Вот тогда я очень боялся, что отравлюсь! Но нет, тогда все прошло отлично. А с чего сейчас?

Короче говоря, предвидя такого рода опасности, я взял с собой левомецитин. Мощнейшая вещь, я вам скажу. Сколько раз он меня выручал! Я полез в вещмешок, нашел таблетки, проглотил, и запил водой из фляжки. Горечь, конечно, заставила меня скривиться, и я знал, что теперь на горлышке фляжки эта горечь будет держаться еще очень и очень долго… Но это ерунда! Главное, чтобы ушла боль.

Я вытер рукавом губы, и отправился по своим служебным делам. А точнее, пошел искать Васю или Игоря. Однако внезапно, на полдороге, меня скрутило снова. Я успел в ближайшие кусты, не обращая ни малейшего внимания на окружающих… Ничего! Из меня не вышло ничего. Боль слегка попустила, я передохнул… И вернулся, на всякий случай, обратно в кабину.

Вскоре я понял, что одна таблетка мне не помогла. Вот тут я испугался по-настоящему. Я проглотил вторую таблетку. Неужели и это не поможет!?

Не помогло!

Увы, не помогло…

Мы всем батальоном двинулись дальше, но я очень мало внимания уделял тому, куда мы едем, а только прислушивался к своему животу, и бешено соображал, что же мне делать, если боль не прекратится? А она, казалось, и не думала.

Хотя нет, не совсем так. Перерывы между схватками существенно возросли, что, в принципе, позволяло мне хоть как-то функционировать в качестве командира взвода, но все вместе взятое — вши, боль в животе, невозможность нормально поесть, (потому, что все тут же из меня вылетало обратно), и общая неухоженность, доводили меня почти до бешенства.

Тем временем наш батальон проехал какой-то очередной чеченский поселок, и остановился на узкой горной дороге. Вниз шел крутой спуск, поросший густым лесом. Вверх вел несколько более пологий подъем — так же весь в деревьях. И в кустарнике, куда я почти непрерывно бегал, пока мы там стояли.