— А то вы не понимаете? — мрачно буркнул Дмитрий Васильевич. — Моя дочь проводит ночь в компании с какими-то пьяными молодчиками… Чему вы смеетесь, капитан?
— Когда вы ворвались и стали изучать постельное белье, я подумал, что Анна ваша… как бы мягче выразиться… Ну, в общем, юная содержанка.
— Что?! — У Анчара глаза стали шире чайных блюдец. — Анна… она… содержанка? Да я вас в порошок сотру!
Анна, услышав, о чем идет речь, прыснула в кулачок. Стас, увидев, как побагровело лицо Дмитрия Васильевича, понял, что надо выправлять ситуацию. Причем сделать это нужно как можно скорее, чтобы не пасть на поле брани. Выражение крайней свирепости, в мгновение ока появившееся на физиономии бывшего генерала, недвусмысленно намекало, что пленных он не берет.
— Но я сразу понял, что ошибся, Дмитрий Васильевич, — клятвенно заверил рассерженного папашу Станислав. — Приношу вам свои глубочайшие извинения.
Кровь потихоньку стала отливать от лица Анчара, и Гордеев, чтобы еще более разрядить обстановку, задал собеседнику невинный по форме, но коварный по содержанию вопрос:
— Дмитрий Васильевич, а как вы сумели вычислить мою квартиру? Зацепок вроде никаких мы не оставили, да и всего-то прошло семь-восемь часов с нашего с Анной знакомства.
— Невелика проблема, — поморщившись, хмуро сообщил Анчар. — Вас, а точнее — вашего друга, слишком хорошо знают в этом городишке. Продавщица магазина раскололась на счет ноль и сообщила, что моих людей положил товарищ какого-то Нарзана.
— Не Нарзана — Газировки, — аккуратно уточнил Гордеев. — Кстати, можно ему подняться с пола? Человек он безвредный, не то что я…
— Не имеет значения, — отмахнулся Дмитрий Васильевич. — Нарзан, ессентуки, боржоми… Пусть поднимется. Одинцовской милиции этот газированный человечек, как и адрес проживания, хорошо известны. Его мамаша без малейшего сопротивления выдала координаты вашей берлоги.
— Маму зачем потревожили? — подал голос Олежка. — Она-то что вам плохого сделала?
— Такого, как ты, сына родила, — отрезал Дмитрий Васильевич. — Заткните рот этому придурку! И выключите наконец телевизор!
— Помолчи, Олег, — бросил товарищу Стас.
— Так что к встрече с вами, капитан, мы были готовы уже через полтора часа после случившегося конфликта. И штурм этой квартиры мог состояться примерно к часу ночи. Но… — Анчар сделал многозначительную паузу, — мне захотелось узнать, кто такой этот Рэмбо, в подпитии, походя уложивший моих отборных охранников.
— И что же вы узнали?! — осторожно спросил Гордеев.
— Немало интересного, — бесстрастно сказал Анчар. — Гордеев Станислав Николаевич, капитан спецназа, заместитель командира группы…
— Бывший капитан, бывший заместитель, — перебил его Стас.
— Дважды ранен, единожды контужен, награжден орденом Мужества и двумя медалями «За отвагу», — продолжил оглашать послужной список Гордеева Дмитрий Васильевич. — Владеет практически всеми видами огнестрельного и холодного оружия, инструктор рукопашного боя, черный пояс по карате-до и айкидо, мастер русбоя. Уволен из рядов за дискредитацию звания офицера.
— Что вам от меня надо? — резко, едва не выкрикнув, спросил Гордеев. — Хотите унизить? Лишний раз пнуть? Да, я уволен за дискредитацию, по моей вине погибли люди…
— Они погибли по чистой случайности, — остановил его Анчар. — А уволили вас, капитан, за то, что вы набили морду сынку высокопоставленного чиновника.
— Откуда вам это известно? — настороженно спросил Стас.
— Мне много чего известно, молодой человек, — усмехнулся Дмитрий Васильевич. — А что мне от вас надо…
Он на секунду замолчал, а далее, ни на кого не глядя, коротко, но властно бросил:
— Освободить помещение, — и после секундной паузы, вероятно, в целях общей доступности сказанного и ускорения процесса негромко уточнил: — Всем вон!
Первым из комнаты выскочил Газировка. У Олежки имелось немало недостатков, однако в сообразительности и чувстве самосохранения отказать ему было нельзя. Он быстро разобрался, что его персона менее всего интересует незваных утренних гостей, однако понимал, что может попасть под общую раздачу, поэтому по команде Анчара метнулся в прихожую едва ли не быстрее, чем спринтер на старте стометровки, а затем бросился за порог квартиры.
Охранники покидали жилплощадь Гора более организованно. Бесшумно и безмолвно, один за другим, будто прикрывая друг друга, они выдвинулись в прихожую и далее — на лестничную площадку.
Анна уходила классически по-женски: фыркнув на прощание, высоко подняв голову и изображая холодность и презрение.
Анчар, выждав, когда за дочерью захлопнется входная дверь, еще раз огляделся. Его взгляд на мгновение остановился на кресле, однако долго на нем не задержался. Дмитрий Васильевич подошел к дивану, нагнулся, зачем-то пощупал его, словно проверяя на мягкость, и лишь после этого уселся. Причем выбрал он то же самое место, где недавно сидела его дочь. Подняв глаза на стоящего посередине комнаты Гордеева, Анчар махнул рукой в сторону кресла. Надо понимать, это было приглашением хозяину присесть в присутствии высокого гостя.
Станислав уселся в кресло и выжидательно посмотрел на Дмитрия Васильевича. На лице бывшего генерала невозможно было ничего прочитать, оно являло собой спокойствие и бесстрастность.
— Ну-с, молодой человек, — очередной раз пробежав по Гордееву тяжелым взглядом и остановив его на лице Стаса чуть выше бровей, отчего у молодого человека появилось чувство, что в его лоб смотрит дуло пистолета, промолвил Анчар, — уж не знаю, с чего начать.
— Начинайте от стенки, — сказал Гордеев и, уловив тень непонимания в глазах собеседника, уточнил: — Мама всегда так говорила мне, когда я задавал ей подобный вопрос.
— Никак не пойму, или у вас слишком хорошо с юмором, или вам все по хрену, Гордеев, — еще более помрачнел Дмитрий Васильевич.
— Присутствует и то и другое, — уточнил Стас. — Когда меня ни за что поперли на гражданку, единственное, что оставалось бедному капитану, так это воспринимать все происходящее с юмором. С тех пор и не могу остановиться, все юморю и юморю…
— Недобро юморите. А копнуть глубже — просто изливаете на окружающих накопившуюся желчь, — перебил его Анчар.
— Можно сказать и так, — подумав секунду, согласился Гор. — А что мне еще остается делать? Благодарить судьбу и этих самых окружающих за то, что меня лишили дела, которому я посвятил себя?
— Как знать, как знать… — задумчиво повторил Дмитрий Васильевич. — Пути господни неисповедимы. Может, когда и скажете спасибо тем людям, которые так круто развернули вас на жизненном пути.
— Точнее — сбросили с платформы идущего поезда, — усмехнулся Станислав. — Ехали мы, ехали…