– Спасибо, – только и сумел он сказать. – Спасибо, Медведь. И братишкам спасибо скажи от меня, и Бате, и Джо. Спасибо, что вы есть…
Дождь… Ночное небо было затянуто облаками, которые плакали, взгрустнув о чем-то личном. Андрей сидел в своей будочке охранника и вспоминал. Настроение под стать погоде. Немудрено. Обычно в это время в Израиле стояла уже одуряющая жара и вовсю дули пустынные ветры хамсины. Обычно. Но не в этом году.
Пасха… Родная православная Пасха…
Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится Имя Твое,
Да придет Царствие Твое,
Аки на небе, так и на земли…
Да, давно это было. Прошло ровно восемь лет. Восемь лет поисков, мечтаний, а затем утраченных иллюзий… Восемь лет тоски, беспробудной, сжигающей душу и стирающей улыбку с лица. Восемь лет…
Андрей никогда не мог понять эту страну, этих людей, с их подленькими улыбочками, лживыми обещаниями и ежесекундной готовностью отказаться от своих слов. Он очень страдал от этого. Он, человек, больше жизни ценивший честь, дававший свое слово редко, но, пообещав что-либо, шедший до конца, чтобы никто не мог усомниться в твердости его обещаний.
Андрей понимал, что изменить мир и людей, окружавших его, невозможно, и, повинуясь поговорке: «С волками жить, по-волчьи выть», пытался приспособиться, и был сам себе противен. Но он старался быть честным перед самим собой…
Память не давала покоя. Вот и сейчас…
«…Два года прошло. Точнее, два года и двадцать дней. Да, третье марта две тысячи первого стало моим шестым днем рождения. Я и тогда не соврал себе. Как же оно все было-то?..» …Андрей работал в охране. Серьезной охране. Он ездил на арабские территории, сопровождал различные грузы. К тому времени противостояние между израильтянами и арабами, называющими себя палестинцами, уже почти полгода набирало обороты. Теракты следовали один за другим, и Андрей был вооружен. Фирма, в которой он работал, выдала Андрею пистолет «СZ» – 9-миллиметровая «Чеська Зброевка», отличная машинка – и израильский «узи». С этим арсеналом и ездил Андрей, сопровождая грузовики с «Coca-Cola» или еще чем-то…
А вот дома… Дома разгоралась постепенно настоящая война. К тому времени, вот уже год, Андрей жил с Линой. Ну и, конечно же, там еще были ее восьмилетняя дочь и мать, женщина бальзаковского возраста. Наверное, он делал что-то не так, но избежать почти ежедневных ссор ему не удавалось.
– Задолбал ты уже своим солдафонством, – кричала в очередной раз Лина. – Тебе все мешает: вещи на стуле, незастеленная постель. Не нравится – возьми и убери или вали на все четыре стороны и где хочешь, там и устраивай свои казарменные порядки, а в моем доме не надо!
– Слушай, ну неужели же так приятно жить в свинарнике? И при чем здесь казарма? Порядок должен быть в любом доме, – пытался он что-то объяснить уже в который раз, но натыкался на непробиваемую стену непонимания или нежелания понять…
И так изо дня в день… Иногда он, психанув, уходил в ресторан, в котором подрабатывал вышибалой в выходные дни, и сидел там. А потом возвращался и злой ложился в пустую постель – в такие дни Лина спала с дочкой.
Противостояние в стране, противостояние в семье, а Андрей считал, что у него семья. В какой-то момент он почувствовал, что отчаянно одинок. Он почти физически ощущал свою ненужность, и в сердце змеей вползла ностальгия. Ностальгия по своим боевым друзьям, по тем девчонкам, которые были в его жизни: Оленька – «Амазонка», Танюша – «Синичка», Иринка – «Прапорщик медслужбы». Он скучал по родителям, оставшимся в родной Одессе. Андрей тосковал. Глухо. Сжимал до скрежета зубы и все больше замыкался в себе…
– Что ты молчишь, как пень? – От этого молчаливого ухода от ссор Лина заводилась еще больше. – Что, язык в жопу заскочил? Или сказать нечего? Тоже мне, одессит еще называется!
– А ты считаешь, что одесситы только те, которые визжат, как свинья на бойне? – Лина действительно была одесситкой, что и послужило год назад почвой для их сближения.
Дальше все начиналось сначала. Но только теперь в сольном исполнении, потому что Андрей просто переставал разговаривать.
– Ты ни ссориться, ни мириться не умеешь! Ты вообще ни хрена не умеешь!.. …Третьего марта в двенадцать дня Андрей вернулся домой, чтобы привести себя в порядок и побриться, – накануне в пятницу, будучи на работе в ресторане (Лина работала там же, официанткой), они опять крупно поругались, и Андрей остался спать в баре на стульях.
– Чего ты приперся? – встретила его Лина. Было видно, что злоба душила ее. – Оставался бы в кабаке.
– Слушай, перестань. Мне нужно привести себя в порядок. Да и оружие, в конце концов, в доме. А еще мне вставать на работу в четыре утра.
– Можешь забирать свое барахло и выметаться на хрен!
– Ну, хватит! Самой-то еще не надоело?
Он разделся, принял душ и, закрывшись в спальне, лег спать – в баре поспать так и не удалось. Этот полусон длился около двух часов, сквозь него он слышал какую-то возню и хлопанье дверок шкафа.
– Выспался? – спросила зло Лина, войдя в комнату.
– Нет.
– Значит, выспишься в другом месте! Короче! Я собрала твои вещи. Забирай и уходи.
– Куда?
– Куда хочешь! Мне по барабану!
– Слушай, что ты творишь?
– Я всегда делаю то, что хочу!
– Послушай…
– Пошел на фуй! Не хочу я ничего слушать!
– Ну ладно. Я уйду! Только не сейчас, а через неделю, когда получу зарплату. Потерпи неделю, и я уйду. Ты же знаешь, что у меня нет денег, – они все у тебя.
– Тоже мне мужик! Что ты за мужик, если у тебя нет денег?!
– Все, что я зарабатываю на двух работах, – все приносится в дом. Сама ведь знаешь.
– Да мне насрать! Иди куда хочешь! Вон, в ресторан или к кому-нибудь из друзей попросись на неделю.
– У меня нет таких друзей. Сама знаешь, что все свободное время я провожу дома.
– Это твои проблемы! Короче, забирай шмотки и вали отсюда!
– Подожди! – Андрей задержал собравшуюся уйти Лину. – Не делай так! Я не бомж и не котенок шелудивый. Не надо меня выбрасывать, я ведь сказал, что уйду. Через неделю.
– Не собираюсь я ждать.
Андрей смотрел на Лину и понимал, что ничего не поможет, она просто ничего не хотела слушать, добиваясь поставленной перед собой цели.
– Эх ты! Год прожили! Я уже подумал, что нашел наконец-то свое гнездо… Ребенка хотел… Что ты творишь? Слушай, остановись, не доводи до греха! Я не буду жить в ресторане – я не бомж. У меня еще есть гордость.
– На фуй мне твой ребенок и ты вместе с ним! Вали отсюда!
Как будто ушат грязного, вонючего дерьма опрокинули на голову. И это было последней каплей.