– Брелок-определитель магии вуду, – не задумываясь, соврал он и поспешно выскочил из библиотеки. Здесь он нырнул за флегматичного атланта, подпиравшего своды Тибидохса, и вновь уставился на осколок стекла.
Теперь он ничего не отражал, но Жикин и без того уже сообразил, какое сокровище попало к нему в руки. Стеклышко явно показало не то, что было, а то, что должно или могло было быть. Оно продемонстрировало Жикину, что Абдулла врет, и даже указало место, где он прятал книгу. И это жалкий осколок! А что было бы, окажись у Жикина все пенсне целиком! Какие бы новые возможности он обрел!
Жора бросился к Главной Лестнице. После утренней тренировки ноги ныли, но ступени он преодолел довольно быстро. Портрет Ноя висел на прежнем месте. Жикин жадно уставился на его переносицу и обнаружил, что на картине у пенсне отсутствует часть правого стекла. Он вновь вытащил осколок и убедился, что по форме он идеально подходит.
– Это оно? Ной, скажи, это оно? – звонким шепотом спросил Жикин.
Портрет молчал. На масле появились трещины. Теперь, при дневном свете, когда на портрете не плясали отблески факела, он казался плоским и безжизненным.
Вспомнив о другой картине, Жикин бросился к ней. Кувшин и маска благополучно пылились на прежнем месте. По нарисованным фруктам разочарованно ползала живая муха. Жикин скользнул взглядом по книге и оцепенел. Название «ПЕРВОМАГИЯ НОЯ» с переплета исчезло. Вместо него там можно было прочитать:
«Заговоры на болотную тину. Рецептурный справочник для ведунов и знахарей».
Жора сплюнул. Эти «Заговоры» были известны в Тибидохсе как бесполезный и очень распространенный труд. Картина явно измывалась над Жикиным.
А Таня металась по Тибидохсу и все никак не могла встретиться с Ванькой. Словно насмешливые духи разводили их пути: Таня прибежала за Ванькой в Зал Двух Стихий едва ли не в ту минуту, когда он сам постучал в дверь ее комнаты.
В комнате была лишь Склепова. Она лежала на кровати и занималась своим любимым делом – красила ногти. Кисточка, за которой она следила глазами, порхала в воздухе и красила ей ногти на ногах светящимся лаком в цветовой последовательности радуги: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Большой палец правой ноги покрывался красным лаком, указательный оранжевым, средний желтым, безымянный зеленым и мизинец голубым. Ногти левой ноги начинались уже с синего и фиолетового. Дальше все повторялось.
Не так давно Гробыне пришло в голову, что она давно ничего с собой не делала и ее неотразимость принимает застойные формы. Мадемуазель Склеповой это не понравилось.
«Гробынюшка давно уже над собой не измывалась! Для симпатичной девочки ее лет это даже опасно. Река жизни свернула в тупиковое русло и норовит слиться с болотом!» – сказала она сама о себе и приступила к действиям.
Решительно раздарив все свои платья (а те, с которыми у нее были связаны неприятные воспоминания, она просто-напросто изрезала ножницами), Склепова потребовала у Шейха Спири оплатить ее покупки по Лысегорскому каталогу. Сумма вышла такой круглой, что даже у привычного к расходам Шейха глаза полезли на лоб. Впрочем, как потом оказалось, одна из ведьмочек-кассирш ничтоже сумняшеся приписала к окончательному счету пару ноликов. Лысегорские пройдохи давно уже перелицевали пословицу «Кашу маслом не испортишь» в пословицу «Нолик счета не испортит».
«А ты как хотел, Спиря? Дорогая девушка стоит дорого, даже если тебе ничего не светит! К тому же кто знает, возможно, лет через десять мое сердце и растает, если ты перестанешь быть скрягой!» – заявила Гробыня страждущему Шейху.
Одновременно не без помощи Великой Зуби, которую просила об этом Ритка Шито-Крыто, на волосы Гробыни было наложено легендарное заклинание семи пятниц. Суть этого заклинания, впервые открытого придворным алхимиком семейства Борджиа, заключалась в том, что прическа Склеповой, длина и цвет ее волос непредсказуемо менялись каждую пятницу независимо от воли и желания самой хозяйки. Вставая в пятницу утром с постели, Гробыня сразу кидалась к зеркалу, после чего Таня обычно просыпалась от ее вопля – восхищенного или не очень.
Заметив заглянувшего в комнату Валялкина, Гробыня с любопытством прищурилась на него.
– О, вот и он! Опасный кавалер в желтых доспехах! Принц зверомагии, сводящий с ума пожилых гарпий! Король боевой искры, о котором каждые двадцать минут передают в «Магвостях»! – насмешливо сказала она.
– Привет! Как ты? – невнимательно поздоровался Ванька, высматривая в комнате Таню.
– Как я? Да никак! Все паршиво! Коровы не несутся. Бублики выпускают без дырок. Настоящие мужчины вымерли как мамонты! – печально отозвалась Гробыня.
– Аа-а… А где Таня?
Гробыня засмеялась:
– Фи, как убого и прозаично! «Где Таня?» И это все, что ты можешь сказать красивой девушке?.. Да тебя ищет твоя Танька. Если мне не изменяет склероз, она понесла свои дряхлые джинсы и их скромное содержимое в Зал Двух Стихий.
– А-а, ну тогда я тоже туда пойду! – сказал Ванька.
Он повернулся было, но Гробыня стремительно соскочила с кровати и поймала его за рукав.
– Нет, ты мне скажи: не жалко тебе Пупперчика? Если каждый русский недотепа будет вот так мировые достояния гнобить, то что же останется бедному-несчастному человечеству? Ладно, ладно, шучу я! – заметив, что Ванька начинает сердиться, Гробыня взъерошила ему волосы. – Лучше скажи, неужели тебе Гроттерша так нравится? Хочешь, я буду твоей девушкой? Посмотри на мои ножки. Была бы мужчиной – сама бы в них влюбилась! Разве они не прямее ее кривулек?
– У нее не кривульки! У нее прекрасные ноги! – возмутился Ванька.
– В самом деле? Это она сама тебе сказала? Реклама – двигатель торговли! – заинтересовалась Гробыня. – Хорошо, хорошо, не злись! У всех свои вкусы. Кому-то нравится Гроттерша, а кому-то профессор Клопп. Кстати, небольшой вопросик от большого коллектива: ты с Танькой когда-нибудь целовался или будешь набираться мужества, пока Финист – Ясный сокол с дуба не рухнет?
Ванька выдернул рукав.
– Склепова, сделай одолжение: кончай цирк! Даже если бы Танька была страшна как Чума-дель-Торт, она все равно была бы лучше тебя. Во всяком случае, в моих глазах! У нее есть внутреннее содержание, какая-то цель в жизни, а ты мелкая, как русалочий пруд! Как лужа с пиявками! – сказал он.
Гробыня вспыхнула от обиды.
– Кто мелкая, я? Да ты больной! Чокнутый! – убежденно сказала она. – Вот увидишь, Пуппера тебе не простят. Мне тебя уже заранее жалко. Брысь отсюда!