– Потому что это мог быть он, если бы в подсунутых пакетах оказались какие-нибудь газеты, или книги, или еще что-нибудь, но не забывайте, что там оказались чеки, которые можно было взять, только имея доступ внутрь нашего банка. А водители внутрь банка никогда не допускаются.
– То есть тот водитель никак не мог попасть в банк?
– Совершенно точно. Никому не позволено входить в банк через ту боковую дверь, где мы работали. Она служит специально для отгрузки денег.
– А чеки не могли быть приготовлены заранее?
– Нет. Это были чеки, принятые к оплате, оплаченные и подшитые в папки в течение часа перед отправкой фургона.
Мейсон помедлил и, как бы подводя итог, сказал:
– И все это в совокупности указывает на Дюваля, не так ли?
– Да это просто должен был быть Дюваль. А вдобавок ко всему он еще и попался потом с частью пропавших денег.
– Насколько мне известно, – сказал дальше Мейсон, – номера банкнотов на сумму пять тысяч долларов были записаны.
– Верно, – кивнул Баллард.
– А у кого эти номера?
– О, этот список с номерами является чуть ли не самым секретным аспектом всего дела. Он – в руках у ФБР, и его так строго охраняют, что узнать что-либо невозможно. Даже самым доверенным полицейским чинам. Существует инструкция, предписывающая каждому наткнувшемуся на внушающие подозрение деньги тут же все их скупить, передать куда следует, а там их номера спишут на специальный, не предназначенный для посторонних глаз листок, который далее передается шефу полиции, а от него идет в ФБР. И начинают сравнивать.
– Но часть пропавших денег они уже нашли?
– Не знаю, меня в это дело никто не посвящает. Вы можете давать им свою информацию, но от них в ответ не получите ничего.
– А вы им что-то сообщили?
– Послушайте, Мейсон, я вижу, вы ведете честную игру, и я открою вам один маленький секрет. В той партии денег было несколько тысячедолларовых бумажек, и у полиции сейчас есть номер одной из них.
– Интересно. И как же это получилось?
– Я его запомнил. Случайно. Когда тысячедолларовые банкноты принесли из подвала, то они были в пачке. А я в тот день поставил на скачках, помните? И весь день искал какие-нибудь знаки или приметы, короче, что-нибудь предвещающее удачу. Забег начинался через несколько минут, я взял эту пачку тысячных, и номер на самой верхней был 000151. Моя лошадка бежала под номером пять, и я посчитал это за предзнаменование. Это означало, что моя придет первой и за ней даже близко никого не будет. Глупость, конечно, но игроки мыслят по-своему – каждая мелочь им что-то говорит. Вот так я и запомнил. Правда, вспомнил я об этом не сразу, а уже после нескольких бесед или допросов – не знаю, как назвать, того молодого парня.
– Какого парня?
– Из полиции. Хотя, может быть, и из ФБР. Точно не знаю откуда, но представлялся полицейским. Приходил снова и снова раз десять – терпеливый такой, вежливый… но настырный. И каждый раз просил вспомнить все, что произошло в тот день. Естественно, мистер Мейсон, я ему каждый раз рассказывал, что и как делал, и вот буквально несколько дней назад этот номер как будто всплыл у меня откуда-то в голове. Пятерка между двумя единицами и остальные нули.
– А не могли вы, Баллард, перепутать цифры?
– Ну уж нет! Они и сейчас у меня перед глазами.
– И это единственный номер, известный полиции?
– Насколько я знаю, так оно и есть, мистер Мейсон. Я же говорил, что меня используют в одну сторону – я им информацию даю, а они мне нет.
– Спасибо, Баллард. Как и полиция, я пытаюсь для себя разобраться в этом деле.
И снова они молча внимательно следили за дорогой.
– А что вы узнали о дочери Дюваля? – спросил Баллард как бы невзначай. – Чем она сейчас занимается?
– А я даже и не знаю, занимается ли она вообще чем-нибудь, – ответил Мейсон.
– Раньше она была очень приличной секретаршей. Не сомневаюсь – полицейские с нее глаз не спускают и проходу не дают. Пожалуйста, мистер Мейсон, у следующего светофора направо… тут еще немного проехать… теперь налево… а вот и мой дом – маленькое бунгало на самом углу. Следовало бы, конечно, продать его после смерти жены, но тогда не нашлось покупателя, а сейчас уже и жалко. Цены растут. Сдавать в аренду тоже не очень хочется, потому что для жильцов это будет собственность не своя, а значит, и рента, которую они мне заплатят, будет немногим больше того, что я заплатил бы, живя в нем сам плюс ремонт. Но, черт побери, мистер Мейсон, что-то я сегодня разговорился – тарахчу как старая мельница. Вы умеете расположить к себе, потому что с другими я бы и за полгода столько не сказал.
Мейсон остановил машину и сказал:
– Большое вам спасибо, Баллард. Вы мне много что рассказали.
Баллард открыл дверцу автомобиля со своей стороны и поставил ногу на асфальт.
– Между прочим, не хотите ли взглянуть на фотографию одного из тех бронированных фургонов? По крайней мере, у вас будет представление.
– С удовольствием, – ответил Мейсон. – У вас много фотографий?
– Не очень много, но есть. Остались со времени моей работы в банке. И весьма неплохие – это жена занималась, сама их делала, собирала в альбомы. Можно даже сказать, что она была помешана на фотографии. Зайдемте, и я покажу. Давайте проедем чуть-чуть вверх вон по той дорожке… А вот и входная дверь.
Мейсон припарковался и последовал в дом вслед за хозяином. Баллард включил свет, пододвинул гостю стул, потом достал толстый альбом с фотографиями – очень большой альбом с двойными пластиковыми страницами – и передал его Мейсону.
Мейсон с интересом принялся рассматривать альбом.
– Не знаю, поймете ли вы меня, – продолжал тем временем Баллард, – но лично я каждый вечер, придя домой, испытываю необходимость расслабиться, а для этого нет ничего лучше, чем хороший глоток виски с содовой. И покрепче. Вы не составите компанию?
– Я выпью, – Мейсон поднял голову от фотографий, – но для меня крепко не наводите – виски самую малость. Я стараюсь не пить, когда за рулем. Пусть это будет содовая с привкусом виски – назовем так.
Баллард извинился и прошел на кухню.
Оставшись один, Перри Мейсон вытащил из кармана конверт, переданный ему Полом Дрейком, извлек на свет содержимое – два новеньких банкнота – и, убедившись, что Баллард в это время на кухне наводит выпить, повернул к свету тысячедолларовую купюру. Ее номер был 000151.
Отложив в сторону альбом, он встал и быстро подошел к большому темному окну. Тяжелые портьеры были наполовину задернуты. Мейсон шагнул за портьеры и взглянул наверх – там, под потолком, над верхним краем окна крепились свертывающиеся роликовые жалюзи. Он поднял руку, оттянул жалюзи немного вниз – фута на два, не больше, положил оба банкнота под ролик с внутренней стороны, и после того, как он их уже не держал, жалюзи со щелчком скользнули обратно – вверх под потолок, там, где и были.