— Послушай, сержант, — заговорил Очайта, не сводя с меня глаз. — Я не знаю, сколько дней мне еще осталось. Может, пятнадцать, может, десять, а может, и два. Я прожил неплохую жизнь: получил массу удовольствия, добился того, чего хотел, и мог себе позволить любой каприз. А сейчас мне ничего не нужно. Если тебе приглянулась какая-нибудь вещица в моем доме, забирай ее себе. И ты тоже, детка. Эутимио я отдал все машины, а одной служанке — то самое серебро, которое она раньше чистила. Там мне ничего не понадобится и меньше всего — доказательства моей невиновности. Скажу тебе только одно: убей я кого-нибудь в действительности, я бы тебе тут же и с огромной радостью во всем признался. Не думай, будто я не боюсь ада. Я его боюсь, поскольку провел в нем всю свою жизнь. Вместе с тем мне безразлично, что будет потом. В конце концов, смерть похожа на возвращение домой после долгого отсутствия.
Очайта вдруг образумился: куда-то ушла свойственная умирающим желчность, и его голос звучал поразительно спокойно. Я решил воспользоваться временным затишьем, и, наступив на горло собственной гордости, проговорил:
— Хорошо, сеньор Очайта. Пока мы вам верим. И прошу прощения за непрошеное вторжение. Мы не хотели вам мешать.
— Еще как хотели, сукин ты сын! — принялся за свое Очайта. — Надеюсь, полученный урок укоротит твой гонор. Не хочу говорить «До свидания» — век бы вас не видать!
Мы оставили Очайту сидящим в кресле. Его полный торжества взгляд был обращен к желтой долине и терялся в той страшной дали, куда он скоро должен был отправиться сам. Эутимио проводил нас до выхода. Прежде чем закрыть дверь, он вынес следующий вердикт:
— Я же говорил, сборище пидоров. И неудивительно, коли в гвардию берут баб.
Пока мы возвращались в Мадрид, погода успела насупиться. А при повороте на трассу М-30 небесные хляби вдруг разверзлись, обрушив на город водяной смерч. Хотя Чаморро поставила «дворники» на максимальную скорость, дорога различалась с трудом, и через пять минут мы застряли в грандиозной пробке. Метрах в ста впереди, среди моря зажженных фар, виднелся красный треугольник, огораживавший перевернутую машину желтого цвета. Присмотревшись, я сумел прочитать грозное предостережение: «ОСТОРОЖНО, АВАРИЯ НА ПРАВОЙ ПОЛОСЕ». Цепочка красных огней мерцала и терялась в сплошной пелене дождя, продолжавшего неистовствовать за окном нашего патрульного автомобиля.
— Наконец появилась минутка, и можно спокойно все взвесить, — сказал я.
— Почему бы и не здесь? Место не хуже любого другого, — рассудила Чаморро, выпустив руль из рук.
Произнесенные слова были первыми за время пути из Гвадалахары. Я вдруг почувствовал, что моя подавленность стала отступать. Черная полоса, в которую попали мы с Чаморро не только в переносном, но и в прямом значении слова, имеет одну обнадеживающую особенность: помучив и изрядно потрепав свою жертву, она когда-нибудь да кончается. Тогда приходит облегчение, поскольку тому, кто достиг дна, падать дальше некуда, и приходится искать способ выкарабкиваться наверх. Но, учитывая наше позднее возвращение в город, сегодняшний день уже не сулил нам приятных перемен, кроме оказии, позволявшей сделать небольшую передышку и расслабиться.
— Весьма поучительная встреча, — изрек я после недолгого раздумья. Мне не требовалось упоминать имени Очайты, потому что Чаморро и так прекрасно поняла, кого я имею в виду. Мы всю дорогу только о нем и думали.
— И не говори, — сочувственно поддакнула она.
— Иногда полезно получить встряску, — опять завел я. — Вроде зарядки, которая вместе с весом сбрасывает излишнюю доверчивость и склонность к недооценке противника. Если присмотреться, то род нашей деятельности способствует развитию чрезмерного самомнения — ведь обезоруживая преступников и разоблачая убийц, мы каждую минуту рискуем жизнью. Вот нам и кажется, будто мы самые умные и самые смелые. А на поверку выходит иначе, и совсем нелишне, если кто-нибудь изредка будет встряхивать нас за шкирку и приводить в чувство. Пойми, наше преимущество состоит не в прозорливости, не в изворотливости и уж конечно не в жесткости. Ухищренные методы годятся лишь для борьбы со слабым, тупым и неловким противником. Но когда сталкиваешься с сильной личностью, нужно брать чем-то другим.
— Чем именно? — рассеянно спросила Чаморро.
— Да тем же треклятым упорством. В конечном счете, мы карающая десница правосудия, стоящая на страже порядка и призванная обуздывать всякие отклонения от нормы. Рано или поздно порядок торжествует. Однако он внедряется постепенно, с прицелом на долгосрочную перспективу. Так и в нашей работе: нельзя действовать наскоком, — разумнее подождать, пока преступник не дрогнет и не сломается. Все равно, выше головы не прыгнешь!
— Ты знаешь, что всегда можешь на меня положиться, — заверила меня Чаморро. — Но, мягко говоря, я не вижу света в конце туннеля. Мы исчерпали терпение Перейры, а заодно и все сроки, и если нас не осенит какая-нибудь блестящая идея, то лететь нам прямиком в Мурсию.
— Тут я с тобой не согласен, Чаморро, — возразил я. — Боюсь, проблема состоит не в недостатке блестящих идей, а в отсутствии системного подхода. У меня такое ощущение, будто мы проскочили нужный поворот и, удалившись от цели, дали себя окончательно дезориентировать.
— А еще недавно все складывалось так удачно, — тоскливо протянула Чаморро. — От подозреваемых не было отбоя. Однако за прошедшие пятнадцать дней не произошло никаких подвижек, телега застряла: ни тпру, ни ну. Если вникнуть, то мы не сумели привести доказательств вины или невиновности ни одного из фигурантов по делу. Словно наши усилия упираются в стену, воздвигнутую чьей-то заботливой рукой.
— И только шесть дней в запасе, — напомнил я. — Нужно остановиться, немного остыть и, несмотря на цейтнот, настроиться на долгую кропотливую работу, поминутно задавая себе вопросы: «почему?» и «как?». А то и вернуться назад, к уже свершившимся событиям.
— Ты думаешь?
— Представь, за окном апрель и мы знаем лишь то, что знали тогда. Погиб инженер атомной станции, и в момент смерти при нем находилась блондинка невероятной красоты.
— Ну и что дальше?
— Мы забыли про станцию и про Ирину. А между тем они для нас очень важны, поскольку являются ключом к первому ларчику, который мы так и не открыли. Тут не помогут ни Салдивар с его темными делишками, ни Очайта с его жаждой мести, ни Бланка Диес с ее неприступностью. Первый ларчик, Виргиния, — это сам Тринидад Солер.
Чаморро не ответила, наблюдая, как за окном машины сгущается темнота.
— Мы должны вновь обратиться к тому, кто собрал вокруг себя совершенно разных людей и сумел покорить скептическую натуру Бланки Диес, — продолжил я. — К тому, кто незаметно работал на станции, а параллельно громил на конкурсах Очайту и исполнял обязанности доверенного лица Салдивара, а однажды вечером неизвестно где встретился с Ириной и, вместо того чтобы бежать от нее без оглядки, повез девушку в ближайший мотель и нашел в ее объятиях смерть.