— Приятного сна, — прошептала она ему на ухо.
Он очень надеялся, что ее пожелание сбудется. Как ни удивительно, именно так и случилось.
Точнее сказать, сновидений не было. Он спал мертвым сном, как убитый. Его разбудил какой-то странный мерцающий свет. Джины рядом уже не было. Он вздрогнул, резким движением сел на постели и понял, что мерцал телевизор. Чередующиеся изображения на экране заставили его подумать, что он еще спит и видит какой-то кошмарный сон. Перед ним мелькали бледные, как у покойников, лица подростков, одетых в униформу нацистских штурмовиков, — нет, он не мог не галлюцинировать — с большими круглыми серьгами в мочках ушей, со стоявшими торчком, как у могауков, лиловыми волосами. Женщины в черных кожаных куртках с заклепками поливали из огнеметов афишу, изображавшую взрыв водородной бомбы.
Перед телевизором покачивалась чья-то тень.
Он схватил маузер. Но вовремя остановился.
Тенью был силуэт Джины. Повернувшись, она вынула что-то из уха. Безумные изображения продолжали двигаться в полной тишине.
— Извини, — сказала она. — Я не думала, что телевизор разбудит тебя. Мне казалось, что если я включу наушник…
— Что это? — Он показал на экран.
— Эм Ти Ви. Я люблю музыкальные программы. А это панки.
— Кто?
— Послушай, я ведь уже извинилась. Я знаю, ты хотел спать, но ты тоже должен понять меня. У нас с тобой разные режимы. Я больше привыкла к ночной работе. Сейчас мне еще не хочется спать. И я не засну до тех пор, пока в восемь часов не попью кофе с пончиками в одном…
— Который час? Она взглянула на часы.
— Почти половина шестого.
— Так поздно?
В монастыре ему уже было бы пора собираться на мессу. Он откинул одеяло и встал с софы. Халат Джины едва спасал его от холода. Приняв душ, он пощупал выстиранную одежду, которая висела в ванной. Свитер и джинсы были еще сырыми.
— У тебя есть фен?
— И после этого, — засмеялась она, — ты хочешь, чтобы я поверила в твои сказки о монастыре?
— Для моей одежды. Она снова засмеялась.
— Смотри, как бы она у тебя не сморщилась. Опасения Джины не оправдались, и после завтрака, сидя рядом с ней за столом, он неожиданно для себя сказал:
— А что у тебя на десерт? Мне хочется чего-нибудь сладкого, — и поцеловал ее в щеку. Она была удивлена.
— Что сие значит?
— Просто знак благодарности, и все.
— Ты хочешь сказать, половина благодарности.
Он не сопротивлялся ее ответному поцелую. Недолгому, но чувственному. И не в щеку, а в губы.
Всем телом ощутив ее нежный запах, он подумал о том, что если бы не сейчас, а в другой жизни… И снова вспомнил Арлен. Но та, другая жизнь была отнята у него.
За его грехи.
В половине десятого он вошел в телефонную кабинку аптеки, что находилась в двух кварталах к западу от здания бостонской католической общины. Выстиранная одежда сидела по-прежнему мешковато, но теперь он был гладко выбрит и, казалось, не привлекал внимания аптекаря, печатавшего какой-то рецепт за соседней стойкой.
— Доброе утро. Церковный приход Святой Евхаристии, — сказал пожилой невыразительный мужской голос на том конце провода.
— Здравствуйте. Отца Хафера, пожалуйста.
— Искренне сожалею, но отца Хафера сейчас нет.
У Дрю похолодело в груди. Он уже не однажды пробовал дозвониться до священника — из аэропорта и от Джины, — но всякий раз попадал на автоответчик, который вот этим же пожилым голосом объяснял, что в приходе никого нет, и просил оставить на пленке свое имя и короткое сообщение. Такой вариант не устраивал Дрю.
Держа трубку, он лихорадочно думал.
— Алло? — вновь послышался пожилой голос. — Вы еще не?.. Дрю проглотил подступивший к горлу комок.
— Нет, я здесь. А может быть, вы знаете… Подождите. Вы говорите, его сейчас нет? Значит, я смогу застать его днем?
— Не могу сказать с уверенностью. Не знаю. Это зависит от того, как он будет себя чувствовать после лечебных процедур.
— Лечебных процедур? — Дрю крепче сжал трубку.
— Если вам нужен священник, то можете обратиться ко мне. Или к любому другому нашему священнику. Вы ведь торопитесь? У вас взволнованный голос.
— У меня личное дело. Мне нужно поговорить с ним. Но я не совсем вас понял. Вы сказали о каких-то лечебных процедурах?
— Простите, я не вправе обсуждать подобные темы. Если вы знакомы с отцом Хафером, то он сам все расскажет. Почему бы вам не оставить ваше имя и номер телефона?
— Я позвоню.
Дрю повесил трубку, открыл дверь и вышел из кабинета. Аптекарь взглянул в его сторону. Чтобы скрыть замешательство, Дрю посмотрел на часы и направился к выходу.
Нужно было кому-то рассказать обо всем. В квартире у Джины он просмотрел вчерашний выпуск “Бостон Глоуб”. Там ни словом не упоминалось о происшествии в монастыре. Либо власти решили держать дело в тайне, либо тела еще не были обнаружены. Но он не верил в то, что такое можно утаить от газет. Сейчас, шагая к зданию бостонской общины, он почти явственно видел распухшие трупы в кельях. В безжизненной монастырской тишине.
Его мысли вновь и вновь обращались к полиции. Конечно, он мог просто позвонить туда. Но едва ли там поверили бы ему. Полицейские попросили бы его назвать себя, а он не хотел раскрываться, не обеспечив себе полную безопасность. С другой стороны, если бы ему все-таки удалось убедить их в том, что тревога не была ложной, то они подняли бы на ноги полицию Вермонта, а те ребята в свою очередь послали бы наряд в монастырь. После проверки выяснилось бы, что один монах исчез. Тогда в бостонской полиции заподозрили бы связь между этим беглецом и человеком, позвонившим им. Кто еще мог знать о трупах, если не тот, кто выжил, или, наоборот, участвовал в нападении?
Дрю покачал головой. В худшем случае полицейские посчитали бы его виновным в тех смертях. В лучшем — даже если бы сочли его не причастным к убийствам — бросились бы разыскивать его и тем самым помогли истинным преступникам сузить круг их поисков. И это не считая вероятности, что полиция могла задаться вопросом о его прошлом, дымовая завеса над которым сначала привела бы в замешательство, а затем встревожила бы сыщиков.
Нет. Его первоначальный выбор был самым безопасным, Отец Хафер. Его исповедник. Вот кого нужно было срочно найти. Вот кто мог назвать его врагов.
Коротая время, Дрю бродил по шумным улицам Бостона. Он заходил в супермаркеты, приглядывался к видеоэкранам сложных игровых компьютеров, у которых самозабвенно суетились подростки. Все игры, что он видел, предлагали разрушать и уничтожать. Игрок, как правило, исполнял роль нападающей стороны. Поражение или победа иногда сопровождались облачком ядерного взрыва.