— И что же ты хочешь делать ночью?
Он подумал, что она не поверит, если услышит правду, и поэтому сделал обычное предложение.
— Ох, — облегченно выдохнула она. — И все? А то мне уже показалось, что ты из тех, извращенцев. Но я должна сказать, ты о себе очень высокого мнения, если считаешь себя способным заниматься этим всю ночь. Ладно, пятьдесят баксов.
Шесть лет назад цена была бы меньшей.
— За всю ночь?
— Ну нет, за один раз. А там посмотрим, — она слегка прикоснулась к его небритой щеке. — Но нам придется что-нибудь сделать с этой наждачной бумагой.
— Это часть моих намерений.
— Тогда ступай за мной, — улыбнулась она.
Пройдя с ним два квартала, она привела его в грязный многоэтажный дом с закопченными кирпичными стенами и пыльными окнами. Ступеньки порога были белыми от птичьего помета.
Перед дверью она задержалась.
— Теперь тебе, милый, не мешает узнать, что в соседней квартире живет мой дружок. Учти, если ты из тех, кто обожает разные грубости…
— То он и двое его приятелей с бейсбольными битами отплатят за этот визит.
— А ты, оказывается, догадливый.
Они вошли в полутемный вестибюль и преодолели два пролета скрипучей лестницы с шаткими перилами. Она отперла дверь в маленькую квартиру и сделала рукой гостеприимный жест.
— С милым рай в шалаше. Добро пожаловать, приют обездоленных. Оценив игру слов, Дрю подумал, что для уличной потаскушки она была излишне развитой.
— Ты училась в колледже?
— Да, прошла полный курс тумаков и затрещин. Ноты можешь рассчитывать на уроки любви, — она усмехнулась и, пропустив его в небольшую, но опрятную комнату, закрыла дверь. — Заметь, я не запираюсь. Это на случай, если моему дружку придется навестить нас. В баре есть кое-какая выпивка. Скотч, водка, бурбон. В холодильнике пиво. Это все за отдельную плату. Я могу заказать сэндвичи, но они тоже стоят дополнительных денег.
— Я дал зарок, что не буду пить, — сказал Дрю. — Но от съестного не откажусь. Если можно, то чего-нибудь без мяса. Сэндвичи с томатами или с салатом. Три. Нет, четыре. И молоко.
От голода у него засосало в желудке. Пока она заказывала по телефону еду, он внимательно оглядел комнату. Маленький телевизор “Зенит”, стереомагнитофон “Сони”, софа, крутящееся кресло.
— Это ванная? — спросил он, показав на дверь.
— Уж не думаешь ли ты, что ты — в Рице? — засмеялась она. — Это стенной шкаф. Вон там сортир. Извини, если не так сказала. А вот софа. Она же постель. Раздвинь ее и положи подушки.
Он опускал спинку софы, когда услышал шелест одежды у себя за спиной. Настороженно оглянулся. Слишком поздно. Она с натренированной быстротой сбросила с себя полиэтиленовую накидку, сняла свитер и уже расстегивала джинсы.
Он поднял руку.
— Нет. Я не хочу делать того, о чем говорил тебе, я солгал. — Она застыла, склонившись над молнией, а потом медленно подняла свою стриженую голову. Глаза удивленно остановились на нем. Грудь свисала, придавая ей какой-то беззащитный вид.
— Что? — постепенно свирепея, она выпрямилась. — В чем дело? На ее груди и на животе виднелись розовые стяжки кожи, свидетельствовавшие о том, что однажды она уже рожала.
— У меня были другие намерения. Я хотел объяснить тебе еще на улице, но мне показалось, что ты…
— Эй, я ведь предупреждала. Если у тебя на уме какие-нибудь грубости или другие непристойности, то…
Она подняла кулак, чтобы ударить в стену комнаты.
— Нет! Стой! — бросившись вперед, Дрю схватил ее за руки, пока она не успела постучать в тонкую перегородку между квартирами, и сразу смягчил интонацию. — Пожалуйста, не делай этого. Смотри, я отпускаю тебя. Смотри, я уже отступил на несколько футов. Тебе нечего бояться.
— Какого дьявола?
— Мне нужно только то, о чем я говорил. Я хочу провести ночь у тебя. Вот и все. Принять душ. Попросить у тебя бритву и привести себя в порядок. И лечь спать.
Ее брови изогнулись.
— Ты будешь принимать душ? А я, надо полагать, буду мыть тебя?
— Не обязательно, — вздохнул он, стараясь смотреть на ее мальчишескую прическу, что ему плохо удавалось. Как никак, он не видел женщин — а тем более обнаженных — с 1979 года, и сейчас его физически влекло к ней. Но он должен был сопротивляться чувствам и поэтому пытался не глядеть на ее грудь.
— Пожалуйста, накинь что-нибудь на себя.
— Нет, ты, видно, и впрямь извращенец, — проговорила она, хотя и без прежней злости. — Или ты хочешь сказать (игнорируя его просьбу, она положила руку на бедро), что тебе не нравится то, что видишь?
— Едва ли ты сможешь сейчас понять меня, но я… во всяком случае, до сих пор я был чем-то вроде священника.
— Ну так и что? — Она прищурила глаза. — У меня есть подружка, к которой каждую неделю ходят двое священников. Я тоже за равные права. И, как я слышала, у нас уже давно борются с дискриминацией.
Дрю улыбнулся.
— Я поняла тебя. Ты передумал, да?
— Нет, правда. Сколько ты возьмешь за ночь? Но без секса.
— Ты серьезно?
Он кивнул.
— Ну, если без всяких таких штучек… — она ненадолго задумалась. — О’кей, с тебя двести баксов.
Ее напряженный взгляд говорил, что она приготовилась к торговле.
— Почти столько у меня и есть.
Он вынул два бумажника, добытые на горе и в фургоне, отсчитал деньги и положил их на софу.
— Ты никогда не слышал о том, что существуют отели?
— В этом? — Он показал на свою грязную одежду. — Меня запомнят.
— А ты не хочешь, чтобы тебя запомнили?
— Давай будем считать, что я слишком застенчивый.
Она усмехнулась и снова окинула его оценивающим взглядом.
— Милый, ты еще и слишком сдержанный. О’кей, теперь мне все ясно. Можешь не волноваться. Здесь ты в безопасности. Иди принимай душ.
— Но если тебе все равно… — начал Дрю.
Она открыла стенной шкаф и достала домашний халат.
— …то я бы хотел…
Надев халат, она обернулась к нему.
— …чтобы ты была со мной.
— Вот как?
— Да, у меня есть кое-какие вопросы к тебе.
И еще — он этого не добавил — ему хотелось держать ее на виду. Войдя в ванную, он разделся. Она села на стул в углу и закурила сигарету с марихуаной.
— Ты и в самом деле не хочешь затянуться разок? — спросила она.