Осознав все это, она сидела неподвижно, не в состоянии пошевелиться.
Сириль смотрела на Жюльена, рассматривала его руки, шею, лицо, ресницы. Она видела перед собой маленького мальчика, искалеченного жизнью. Он сражался за нормальное существование, но трагическое прошлое настигло его и терзало до тех пор, пока он не совершил непоправимое.
Если его преступление останется в подсознании, он спасется.
Именно таким был ее расчет.
Она сочла, что его жизнь стоила больше, чем справедливое наказание за жизнь Жана-Клода Ж.
И теперь перед ней стоял все тот же вопрос, все та же дилемма.
Казалось, земля уходит у нее из-под ног. Во рту она ощущала горький привкус желчи. Если она прекратит стимуляцию, у Жюльена будет шанс выпутаться из всего этого. Если нет…
Остановиться или продолжить. Невиновность или вина. Сириль встала. Она была белой как мел.
Допустить или вмешаться.
Помнить или забыть.
Жюльен захрипел. С ним что-то происходило.
— Я помню… Я был в Марселе… Я вижу больницу… Где я?
Сириль подошла к нему, не зная, что сказать.
Виновный или невиновный.
Справедливость или месть.
Заблуждение или настоящая жизнь.
— У меня на плече фотосумка. Что я здесь делаю?
Имела ли она право отпускать грехи?
Она подняла руку, в которой держала зонд…
— Не двигаться! — послышались крики.
В зал ворвались двое охранников с автоматами в руках. Они готовы были стрелять.
Сириль медленно положила зонд на стол и сжала руку Жюльена, чтобы разбудить его. Один из мужчин в военной форме заломил ей руки за спину, и Сириль вскрикнула от боли. Второй направился к Жюльену. Первый удар пришелся ему в челюсть, второй — в грудь. Жюльен отключился, не издав ни звука.
Вошел Рама Супачай. Его взгляд не выражал ничего, кроме ненависти. Он встал между ними, скрестив на груди руки, будто чего-то ждал, и Сириль прочла в его глазах свой смертный приговор. Затем ее взгляд привлекло какое-то движение за спиной Супачая. За долю секунды она узнала темный силуэт.
Сириль побледнела. Ее муж постарел лет на двадцать. Под его покрасневшими глазами виднелись темные круги, у обветренных губ — морщины, влажные волосы взъерошены и небрежно зачесаны назад, одежда промокла от пота.
— Профессор Супачай сообщил мне, что я могу найти тебя здесь.
Сириль молчала.
У Бенуа Блейка был такой вид, будто он сражался с целой армией.
— Ты отправишься за решетку за все свои преступления, — сумела наконец выговорить она, захлебываясь от ярости.
Губы Бенуа скривились.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Мари-Жанна даст против тебя показания! — закричала она, бросаясь на мужа. — Я заставлю тебя заплатить за всю эту ложь!
Он схватил ее за плечи и крепко сжал.
— Ты ничего не сделаешь. Я не дам тебе такой возможности. Мне очень жаль, дорогая.
Яростный вопль, вырвавшийся у Сириль, напоминал скорее звериный, чем человеческий.
— Я тебя ненавижу!
Бенуа по-прежнему держал ее. Лицо у него было напряженным.
— На что ты жалуешься, Сириль? Благодаря мне ты избежала жизни с этим жалким типом. Ты построила карьеру, основала клинику. Если бы не я, у тебя ничего бы не было. Ты снова хочешь поставить все под угрозу?
Сириль зло рассмеялась.
— Я предпочту любую жизнь тому лживому существованию, которое ты мне создал. Но теперь все кончено! Слышишь меня?
Бенуа вскинул голову.
— Наша любовь никогда не закончится! Ты останешься со мной.
— Наша любовь? У тебя еще хватает наглости говорить о любви! С тех пор как ты попал в аварию, тебе нужно от меня лишь одно — чтобы я была твоим дублером и твоей подпоркой! — Она кивнула в сторону Супачая. — А ты сообщил своему дорогому коллеге, что если бы не я, то тебе никогда бы не удалось довести свои исследования до конца? Знает ли он, Бенуа, что у тебя проблемы с логикой?
— Не слушайте ее! Она сошла с ума! — оборвал ее Блейк, обращаясь к Супачаю.
Он сделал шаг вперед. Сириль отступила назад, но его железная рука схватила ее за подбородок.
— Заткнись!
Он ударил ее по щеке. Сириль закричала от боли. Жюльен попытался встать, но очередной удар свалил его с ног. Она услышала голос Рамы Супачая:
— Что с ними делать, профессор?
— Избавьтесь от этого типа. А что касается ее, Рама, то мне понадобится ваша помощь.
Сильным толчком Блейк повалил Сириль на стол. Она сопротивлялась, как могла, но охранники крепко держали ее за руки и за ноги. Бенуа зафиксировал головное кольцо и заткнул ей кляпом рот. Она почувствовала покалывание на затылке, попыталась кричать, но не могла издать ни звука.
Бенуа протянул руку к столу с инструментами, схватил флакон с антисептическим гелем и, отодвинув челку, намазал лоб Сириль красной жидкостью.
— Никаких проблем, — сказал он. — Метки по-прежнему на месте. — И наклонился к Сириль: — Держись, дорогая. Через десять минут ты забудешь об этом небольшом недоразумении. Ты проснешься в отеле Бангкока, и мы спокойно вернемся домой.
Сириль укусила Бенуа за руку и закричала:
— Нет! Я ничего не забуду!
— Проблема заключается в том, Сириль, что если ты не забудешь, то я не смогу взять тебя с собой. Итак, либо ты забудешь, либо умрешь. У тебя нет другого выбора.
Эраван стоял у входа на виллу Супачая, сжимая в руках автомат и тяжело дыша. Он видел, как охранники Лиги ворвались в помещение, где находился томограф. Почему эти французы не убежали? Почему не последовали совету, который он дал женщине-врачу? Почему она осталась на острове, хотя он освободил ее и указал местонахождение лодки, на которой можно уехать, ничем не рискуя?
Он думал. У него больше не было желания вмешиваться. Он уже чуть было не попался из-за истории с мобильным телефоном. В то же время он знал, что он единственный, кто может помочь. Вот уже три года — с тех пор, как его отправили на этот остров следить за детьми, как он понял, чему подвергает их Супачай и как их потом продают, словно животных, — он делал все, что мог, чтобы предупредить кого-нибудь извне.
Эраван вырос на улице. Он не видел ничего, кроме баров с проститутками и массажных салонов Кох Самуй, и не знал никого, кроме парней из Лиги. Когда он увидел детей, которые, возвращаясь из лаборатории, не могли ни говорить, ни двигаться, то потерял сон.