Андрей щелкнул переключателем, настраиваясь на частоту напарников, не переставая все это время сканировать взглядом укромные местечки вдоль проулка.
Держа пистолет наготове, он двинулся дальше по редеющим следам.
* * *
— Спасибо, что пригласил, Андрей. Для меня большая честь обедать с твоей женой и дочками.
— Это для меня честь сидеть с тобой за столом. Ты ведь мне жизнь спас.
— Но и ты тоже. Для этого и нужны друзья — прикрыть спину в случае опасности.
— Именно. Прикрыть спину. Другие предпочли сделать ноги. Ты единственный, кто остался вытаскивать меня из ловушки. А Пахан, ублюдок, еще на тебя наехал за то, что рисковал головой. То есть, по нему, лучше было бросить меня помирать, чтобы только все прочие целы остались.
— Хорошенькую жизнь мы выбрали.
— Выбрали? Петр, ты правда считаешь, что у нас был выбор?
— Мы ведь не уходим.
— А куда ты еще пойдешь, где тебя не заметут? Бухгалтером или риелтором где-нибудь в Омахе устроишься со своими фальшивыми документами? И как скоро, по-твоему, у тебя на пороге объявится служба эмиграции? И насколько их опередят люди Пахана, посланные перерезать тебе глотку — чтобы не болтал лишнего.
— Да нет, Андрей, пойми меня правильно, я ведь не жалуюсь.
— Конечно нет. Холодина-то какая… На пляже лед. По телевизору обещали еще дюймов шесть снега. И все равно не понимаю, чего все ноют. По сравнению с зимой в русской армии Брайтон-Бич — Африка.
— А уж по сравнению с тюрягой в Сибири… Пойдем, что ли, внутрь, нас десерт дожидается. Вдруг твоя жена, чего доброго, решит, что нам ее оладьи не понравились.
— Сейчас. Есть одно дело. Поэтому я тебя и вытащил сюда, на крыльцо.
— Что ты хмуришься, Андрей? Что-то не так? Честное слово, у меня в мыслях не было жаловаться.
— Ха, подловил! Просто хотел тебя накрутить сперва, чтобы потом сильнее обрадовался. У меня отличные новости, дружище. Тебя ждет повышение!
— Повышение?
— Пахану понравилось, как я о тебе отзывался и то, что он сам видел. Нравится, с каким рвением ты относишься к работе. И результаты ему тоже по нраву. Так что на Рождество ничего не планируй. Мы с тобой — и еще несколько людей, включая Пахана, — едем в Санта-Фе.
— Это где?
— Нью-Мексико.
— В пустыне? Хорошо. Рождество в тепле, будем потягивать ром с колой у бассейна — заманчиво…
— Ты неправильно себе представляешь пустыню, Петр. Это в горах. Сосны. Холод, возможно, снег. Там недалеко лыжные базы в горах Сангре-де-Кристо.
— Сангре-де-Кристо?
— Ну да, испанское название. Я погуглил, переводится как «кровь Христова». Наверное, первооткрыватели решили, что закат на снегу напоминает именно ее.
— Андрей, я не понимаю, какая Пахану радость отмечать праздники в такой холодине?
— Мы не отдыхать едем. Мы едем за младенцем.
* * *
— Тайный агент? — повысив голос, переспросила Мередит. — Зачем я только притащила вас в дом? Уходите. Немедленно!
— Младенец. Вы же хотели помочь ему.
— Я жестоко ошиблась. Идите. Если мой муж вернется и найдет вас тут…
— Муж? Это ведь он вас избил?
Вопрос застал Мередит врасплох, и Каган обратился к Коулу:
— И с бейсбольной битой ты, я так понимаю, на отца бросался?
В свете ночника было видно, как Коул поправляет очки на переносице.
— Я не хотел пускать его в дом, чтобы он больше не обижал маму. А очки залепило снегом. Я вас не разглядел. Больше никто не мог прийти.
— Но ты остановился, когда понял, что перепутал.
— Если бы там был он, а не вы, я бы ударил битой. Честное слово, ударил бы!
— Верю. — Каган успокаивающе положил руку на тонкое мальчишеское плечо.
Тут заплакал младенец, чмокая губами и тычась в грудь Мередит.
— Пожалуйста, — попросил ее Каган, — сделайте что-нибудь. Если его услышат снаружи…
— Откуда мне знать, что опасны они, а не вы? — не сдавалась Мередит.
Не сводя глаз с Кагана, она машинально укачивала малыша, который взволнованно сучил ручками при звуках ее звенящего голоса.
— Разве похоже, что я собираюсь причинить вам зло? — Каган почувствовал, как с руки на пол капает кровь. Надо перевязать, пока окончательно не отключился от слабости. — А даже если бы и собирался, разве похоже, что у меня хватит сил?
— Столько всего сразу. Мой муж…
— Больше на вас руку не поднимет, — перебил Каган. — Обещаю.
Слова возымели нужный эффект. Мередит застыла. Впившись в него взглядом, она уже не думала отворачиваться. Даже в приглушенном свете ночника было заметно, что скула лиловеет с каждой секундой, а глаз почти совсем заплыл. И губа рассечена сильнее, чем показалось на первый взгляд. Однако, несмотря на все это, у Кагана возникло впечатление, что Мередит раньше была настоящей красавицей.
«А худоба и в самом деле болезненная — от нервов», — сообразил он.
— Больше не поднимет на меня руку? — Голос Мередит дрогнул. — Хотела бы я верить…
— Ну как же, сейчас Рождество. Все желания сбываются.
— Если вы припугнете Теда, ничто не помешает ему отыграться на мне позже.
— Вот, значит, как его зовут. Тед? Не волнуйтесь. Ничего такого, что заставит его вымещать злобу на вас, я не сделаю.
— Тогда как вы сможете на него воздействовать?
— Нет уж, подарок должен быть сюрпризом. Помогите младенцу, и я вам обещаю: Тед больше вас пальцем не тронет.
Кагана еще никогда в жизни не буравили таким пристальным взглядом.
— Почему-то я вам верю, — наконец призналась Мередит.
Малыш заплакал, барахтаясь у нее на руках.
Она пощупала под одеяльцем.
— Подгузник мокрый. Но у меня ничего… Хотя нет, знаю! — придумала она и, придерживая малыша одной рукой, вытащила из ящика два кухонных полотенца. — Посмотрим, совсем я разучилась или нет.
Расстелив одно полотенце на кухонном столе, она свернула второе в жгут и, пристроив малыша на первое, уложила его головой на эту импровизированную подушку.
Пока она расстегивала синие ползунки малыша, Каган, оглянувшись, увидел, что Коул его указаний так и не исполнил. Пришлось повторить все сначала:
— Иди к себе в спальню. Включи телевизор. Потом встань у окна в гостиной, посмотри, не следят ли за домом. Если да, притворись, что любуешься снегом, как я тебя учил.