— Но наша проблема не де жа вю, а жамэ вю. — сказал Акира. — Почему ты так разволновался?

— Да потому, что теперь я не могу быть уверенным в настоящем. О прошлом и не говорю. Потому что настоящего — по крайней мере соответственно с мозговыми ощущениями — просто не существует. Все, о чем оно говорит, — отсроченная реакция на событие.

— Это может и быть правдой, — сказала Рэйчел, — но на данный момент, из практических соображений. Даже принимая во внимание временную лакуну, мы воспринимаем, грубо говоря, настоящее. Твоя проблема и без других преувеличений достаточно сложна.

— А я разве что-то преувеличиваю? Я напуган, потому что считал, что сражался с ложной памятью, которую мне имплантировали в мозг шесть месяцев назад. А что если это было вовсе не шесть месяцев тому? Откуда мне знать, что операция не произошла совсем недавно? Может быть, вчера или сегодня утром? — Сэвэдж повернулся к Рэйчел. — Во Франции, когда ты узнала о наших псевдонимах и “легендах”, то сказала, что похоже, что все касательно нас — ложь. И теперь я склоняюсь к тому, о чем раньше и подумать не мог: к тому, что ты вполне можешь оказаться правой. Сколько в моей голове ложных воспоминаний? Откуда мне знать, кто я на самом деле? Как мне убедиться в том, что вы с Акирой именно те, кем мне кажетесь? А вдруг вы актеры, нанятые для того, чтобы обмануть меня и лишь усилить манию?

— Но этого не может быть, — ответил Акира. — Мы слишком долго были вместе и слишком через многое прошли. Спасение Рэйчел. Погоня на вертолетах. Паром в Грецию и обратно. Фургоны, старавшиеся убрать нас во Франции.

— Я вот о чем хочу сказать: а вдруг ничего этого не было? Мои ложные воспоминания могли быть имплантированы только сегодня. Мое прошлое — все, что я о себе знаю — может быть ложью от начала до конца, о которой я даже не подозреваю! Встречался ли я когда-нибудь с сестрой Рэйчел? А может быть, Грэм в действительности вовсе не умирал?

— Если будешь так думать, — сказал Акира, — то точно свихнешься.

— Именно, — отрубил Сэвэдж. — Я об этом и говорю — мне страшно. Мне кажется, я смотрю сквозь плотный туман, или пол качается, или лифт летит в шахту. Я полностью дезориентирован. Моя личность строилась на защите людей. Но каким образом мне защитить себя самого от собственного мозга?

Рэйчел обняла его одной рукой.

— Ты должен поверить в то, что мы не актеры. Мы — все, что у тебя есть. Верь нам.

— Верить вам? Да я даже себе не верю.

7

Этой ночью, маясь судорогами от кошмаров, Сэвэдж внезапно проснулся оттого, что чья-то рука гладила его по щеке. Пораженный, он перехватил ее и вскинулся на диване, готовый защищаться.

Но тут подавил импульс. В мягком свете лампы, стоящей в углу комнаты, он увидел рядом с собой обеспокоенное лицо Рэйчел. Она стояла на коленях.

— Что такое? — Сэвэдж осмотрел комнату. — Где Акира?

— В коридоре. Я попросила его оставить нас наедине.

— А почему он.?..

— Потому что я его попросила, — повторила женщина, и ее светлые волосы обозначили силуэт светящегося нимба от лучей лампы.

— Да нет, почему ты попросила его уйти?

— Потому что мне необходимо побыть с тобой.

— И все-таки это не ответ на вопрос…

— Ш-ш-ш-ш. — Рэйчел прикоснулась к его губам. — Ты слишком много думаешь. И задаешь чересчур много вопросов.

— Вопросов не может быть чересчур много.

— Правильно, но иногда намного мудрее вообще их не задавать.

Сэвэдж почувствовал запах ее духов.

— Я не мог представить…

— Знаю, — ответила она, — что не мог. Ты так долго был защитником, что автоматически начинаешь подозревать всех и вся. А вопросы являются мерой предосторожности. Ответы же — спасением. Лишь спасение является для тебя абсолютной ценностью. — Она дотронулась до его щеки. — Я так давно никому этого не говорила.

— Не говорила чего?

— Что люблю тебя.

Сэвэдж съежился и стряхнул ее руку со щеки.

— Не будь идиоткой. Это абсурд.

— Именно это говорил Кьеркегор в “Страхе и трепете”: “Авраам верил в Бога из-за нравственности абсурда”. Вера абсурдна. Как и любовь. Потому что ни вера, ни любовь не измеряются здравым смыслом. Бога может не существовать, а человек, которого ты любишь, может тебя предать.

— Что ты этим хочешь сказать?..

— С того самого момента, как ты вошел в мою спальню на Миконосе, ты обращался со мною так, словно я значила для тебя все на свете. Такого со мной не случалось. Я понимаю, что любить тебя глупо, потому что мы вместе лишь потому, что тебя наняли меня защищать. Мне бы следовало быть умнее. И не любить тебя. Но я ничего не в силах поделать… Потому что нравственность бессмысленна.

— Не забывай о словах Уайнберга: люди в состоянии стресса стараются идентифицировать себя с теми, от кого зависит их собственная безопасность.

— Верно, я полагаюсь на тебя, — сказала Рэйчел. — И идентифицирую себя с тобой. Но, что самое важное, я хочу заняться с тобой любовью.

— Да нет, я…

— Не нет, а да.

— Но…

— Черт же тебя побери, лежи спокойно.

Она целовала его и одновременно расстегивала ремень на брюках.

И, к своему собственному удивлению, он позволил ей это.

8

Во сне он занимался любовью с сестрой Рэйчел, и сцена была практически один к одному схожа со знаменитой сценой из лучшего фильма Джойс Стоун “Кошачья Лапа”. Актриса играла богатую американку, живущую на Французской Ривьере. Обаятельнейший вор, крадущий драгоценности, на протяжении всего фильма упорно пытается ее соблазнить. И вдруг, собираясь завоевать доверие и выудить информацию, — она соблазняет его. У вора на протяжении всего фильма крепнет уверенность в том, что он никогда в нее не влюбится. Но он оказывается неправ, и женщина похищает его душу.

Джойс Стоун и Рэйчел Стоун. Во сне Сэвэдж видел, как одна сливается с другой. Он занимался любовью не только с легендарной кинозвездой, но и с клиенткой, которую поклялся защищать. И даже тогда, когда он поглаживал ее груди с затвердевшими сосками, гладкие, длинные руки и твердый вогнутый живот, сползая ниже, дотрагиваясь до треугольника волос, он повторял, что это неверное решение, совсем не профессиональное, безумное — в общем, почти инцест. Все годы своей работы он ни разу не поддался на ухищрения женщин и не подпадал под их чары. Грэм постоянно ему повторял: никогда не позволяй себе сексуальных отношений с клиентом. Это в пух и прах разобьет твою объективность. Сделает тебя беспечным. И таким образом ты сам подведешь женщину к погибели.

Но во сне Сэвэдж снова и снова переживал эти вдохновенные мгновения, когда он вонзался в нее, выгибался и не мог остановиться. Чувство вины боролось с необходимостью. Замешательство размывало правила. Страх требовал подтверждения. Когда он кончил и Рэйчел застонала, поднимаясь ему навстречу, бесконечно повторяя “люблю тебя”, Сэвэдж почувствовал опустошение — а женщина путалась пальцами в его волосах, — почувствовал, что предал самого себя, разбил свою душу глубочайшей печалью, хранящейся на самом дне его “я”. “Нет! — хотелось кричать. — Мне нельзя! Есть же обстоятельства, по которым я должен сопротивляться! Почему я не сопротивлялся сильнее?”