— У вас очень выразительное лицо, но по нему чаще всего невозможно прочитать, что происходит в вашей душе. Сначала я подумал, что это профессиональная привычка, оставшаяся еще с тех времен, когда вы были моделью. В конце концов, компаниям, которые нанимали вас для рекламы своих товаров, было наплевать на то, что лежит у вас на сердце, когда вы позировали в их платьях: радостно ли у вас на душе или кошки скребут. Им было важно только одно: чтобы это чертово платье хорошо на вас смотрелось. Вот я и представил себе, как, приступая к работе, вы включаете свою улыбку, зазывный огонек в глазах, а позади этих глаз словно опускаются ставни, не позволяя никому заглянуть поглубже.

— Чаще всего именно так и бывало.

— Но по мере того как я присматривался к вам, изучал вас…

— Против чего, кстати, я уже ничего не имею. Удивительно, но я привыкла к этому. Когда я была моделью, взгляды, направленные на меня, были преимущественно похотливыми и жадными, а ваших я не боюсь. Отраженная в ваших глазах, я начинаю нравиться самой себе.

— А обычно вы себе не нравитесь?

— Человек, который сделал этот набросок, знает ответ и на этот вопрос.

— И вот, по мере того как я изучал вас, ставни в ваших глазах постепенно открывались, и когда они распахнулись окончательно, я увидел вас именно такой. Ваша грусть и ранимость делают вас прекрасной. А может, наоборот.

— Наоборот?

— Я подумал: а может, именно ваша красота является причиной вашей ранимости и грусти?

— На этом рисунке я смотрю вправо, — произнесла она чуть охрипшим голосом. — На что я смотрю?

— На что-то, что для вас важно.

— Воздух, повеявший с той стороны, пошевелил мои волосы. Вам удалось создать ощущение, будто то, на что я смотрю, проходит мимо меня.

— Важные вещи часто проходят мимо нас.

10

Сиена торопливо взбежала по ступенькам залитой солнцем террасы и едва не споткнулась, не увидев Чейза за железным садовым столом, за которым они обычно встречались, перед тем как приступить к работе. «Наверное, я пришла слишком рано, — сказала она самой себе. — Он скоро появится». Однако прежде чем женщина успела сесть, она увидела слугу, направляющегося в солярий с большой миской в руках. Озадаченная, она последовала за ним. Когда она входила в солярий, слуга уже выходил оттуда. Теперь Сиена увидела и Чейза, склонившегося над миской, полной… яиц!

— Доброе утро, — улыбнулся он, увидев ее.

— Доброе утро. Вы собираетесь завтракать здесь?

— Я сегодня, возможно, не буду завтракать вообще. Мне не терпится поскорее начать. — Малоун взял из корзины одно яйцо, аккуратно разбил его и стал перемещать желток из одной половины скорлупы в другую, позволяя белку стекать в миску.

Все еще полагая, что он занят приготовлением завтрака, Сиена спросила:

— И как же вы собираетесь их готовить?

— Никак. Я собираюсь сделать с их помощью краску.

— Что?

Чейз выложил желток из скорлупки на бумажное полотенце и очень осторожно покатал его взад-вперед, чтобы стереть остатки белка.

— Как ловко у вас получается! — восхитилась Сиена. — Я бы уже наверняка раздавила этот несчастный желток.

— Поверьте, много лет назад, когда я еще только учился этому ремеслу, я испортил столько желтков, что хватило бы на омлет для целого города. — Большим и указательным пальцами он аккуратно взял желток и положил его в чистую плошку. — Хотите помочь?

— Да что вы, я же перебью все яйца!

— В данный момент нам именно это и требуется. Возьмите этот нож и проткните оболочку желтка. Аккуратно! Хорошо. — Чейз подождал, пока густая желтая масса вытечет в плошку, а затем выдавил остатки. — Держите! — Он протянул ей новое яйцо. — Помогите мне приготовить желтки.

— Но…

— Вы видели, как это делается. В худшем случае нам потребуются дополнительные яйца.

Сиена хихикнула.

— Вчера я рисовала пальцами, сегодня балуюсь с едой.

Сиена разбила яйцо и разделила его содержимое. Ее удивило чувство, которое она испытала, перекатывая нежный, податливый шарик желтка под тонким покровом бумажного полотенца. Он показался ей живым существом, которое нуждается в заботе и защите. Когда Сиена переложила его к себе на ладонь, она удивилась, какой он сухой на ощупь и как трогательно подрагивает в ее руке.

— Спасибо вам, — сказала она.

— За что? — удивился Малоун.

— Я не помню, когда в последний раз испытала столь приятные новые ощущения.

Теперь настала очередь Малоуна смеяться.

— Если отделение желтков от белков в вашем представлении является столь волнующим занятием…

— Сколько желтков вам нужно?

— Восемь. — Он проткнул очередной желток.

— И что вы с ними будете делать?

— Вчера после ужина я вернулся сюда и растер краски, которые находятся теперь вон в тех банках.

Сиена посмотрела в том направлении, куда он указал. Белая, черная, красная, синяя, зеленая, желтая, фиолетовая и коричневая. Обычные цвета — все, кроме последнего, подобного которому ей еще не доводилось видеть, удивительно чистого и яркого.

— Какой необычный оттенок коричневого! — проговорила она.

— Сиена жженая.

Женщина поняла и от неожиданности даже вздрогнула.

— Да, это цвет вашей кожи, — сказал Чейз. — Придумывая вам имя, родители попали в самую точку. И так уж получилось, что это — мой любимый цвет.

Сиена перевела изумленный взгляд с краски на свою руку.

— Эта краска, — стал объяснять Чейз, — славится своими изумительными по яркости, прозрачности и выразительности полутонами, особенно подходящими для столь светлого способа живописи, как темпера.

Добавив в каждую из банок по одному желтку, он долил в них дистиллированной воды и стал смешивать краски, пока не довел их до нужной консистенции. Теперь их можно было накладывать на поверхность.

— Ну что, — задиристо проговорил Чейз, — поехали!

11

Лист фанеры был установлен на мольберте, и на его матовую поверхность уже нанесены контуры того эскиза, который Чейз выбрал в качестве основы для будущего портрета.

— Значит, теперь вы станете раскрашивать свой эскиз? — поинтересовалась Сиена.

— Нет, все гораздо сложнее. — Он провел женщину к ее стулу, который был установлен перед мольбертом. — Эскиз — это всего лишь наметка.

До этого момента Сиену беспокоило то, как пристально он ее рассматривает, теперь же она поняла, что это были лишь цветочки. Концентрация его взгляда, которым Чейз смотрел на нее сейчас, была поистине сверхъестественной. Он напоминал фанатика, и, находясь на расстоянии в пять футов от него, Сиена кожей ощущала прикосновение его взгляда. Прикосновение к ее шее, губам, ресницам, бровям. Она ощущала, что от него исходит нечто необъяснимое, что проникает в нее, убаюкивает, превращает их в единое целое.