– Никакой не Хуюнович, а Вадимович, – с достоинством возразил проводник. – Я же тебе говорю, что всем русские имена дали; отец Вадимом Юрьевичем стал.
– Во как… – поперхнувшись смехом, пробормотал следователь. – А чего вдруг Вадимом-то?
– Созвучно, значица, – вновь пожал плечами Борис Вадимович.
Тут уж, не сдержавшись, расхохотался Костромиров.
Так, за разговорами, они отмахали полтысячи километров, и все это время под ними расстилался необъятный ковер таежного леса, изрисованный речными узорами, напоминающими синие вены на теле зеленого исполина; лишь кое-где картину разнообразили поросшие стлаником субальпийские луга, голые макушки особенно высоких гор, проплешины старых пожарищ, да редкие людские поселения. Впрочем, «зеленое море тайги» тоже не было однородным, то и дело меняя цвет со светло-изумрудного на зеленый, а то и на совсем темный – по мере того как широколиственные леса юга сменялись кедровниками, а те – темнохвойными елово-пихтовыми лесами севера.
– Борис, – продолжил пытать проводника Хватко, – Владимир Иваныч мне говорил, ты родом из тех самых мест, куда мы сейчас направляемся, верно?
– Не, – покачал тот головой, – спутал он, значица. Мы с побережья, с Ольгинского района.
– Да? Откуда же тогда знаешь те места?
– У меня в Сторожевом сеструха живет, троюродная. За русского, за охотника замуж вышла и перебралась, значица, к нему, в Сторожевое. Вот я и согласился к вам, заместо проводника. Ага, думаю, с оказией-то и навещу сеструху; погощу там у них, порыбачу, значица. Это обязательно! Таймень там – у-ух! – во какой! А через неделю-две Владимир Иванович обещал снова прислать за вами вертолет. Вот и вернусь… Но, правда твоя, раньше, в старые-то времена, мы, орочи, обитали в Сторожевом постоянно. Когда-то на месте этого зимовья семь орочских дворов было, фанз, по-нашему. В них кара-камы жили; с женами, с детишками… много народу!
– Кара-камы – это ведь шаманы, не так ли? – уточнил Костромиров с ноткой удивления в голосе.
– Твоя правда. Между прочим, Тонька – сеструху так зовут – тоже из семьи потомственных кара-камов. У ней и дед шаман был, и дед деда… Только она в их роду – последняя.
– Понятно, – сочувственно покивал Вадим. – Ну а сегодня какое в Сторожевом народонаселение?
– Так я ж говорю: Тонька с Егорычем. Это муж ее – Антон Егорыч. Добрый, значица, охотник.
– Это я понял. А помимо них кто?
– Кто помимо? – переспросил Борис и пожал плечами. – Детей у них нет, значица – никто.
– Как?! – одновременно воскликнули Вадим с Гориславом.
– А чего? – вновь пожал плечами проводник. – Теперь во многих наших поселках так-то. Где один житель остался, где двое, много – трое…
– Неужели, – поразился следователь, – им нестрашно? В тайге, вдвоем?
– Привыкли, значица… А еще, там недавно отшельник поселился, да при нем две женщины; второе лето живут…
– Что за отшельник? – заинтересовался Хватко.
– Батька Нектарий. Хороший человек, тихий, умный. Одно слово – святой.
– Так уж и святой? – засомневался Вадим Вадимович. – Это при двух-то женах!
– Святой, совсем святой, – подтвердил Борис. – А женщины те ему не жены, они уже старые старушки. И тоже, значица, святые.
– Прямо иконостас какой-то, – с сомнением пробормотал следователь.
– Борис Вадимович, – спросил, включаясь в разговор, Костромиров, – вот вы упомянули, что в Сторожевом раньше шаманы селились, так?
– Так, так, – кивнул тот.
– Не знаете, отчего именно шаманы? Может, это связано с какой-нибудь местной легендой?
– Легенда есть, – согласился Борис, – это верно. Страшная! Старики рассказывали… давно это было – ой-ей-ей! – вот как давно… Значица, будто бы еще задолго до прихода чжурчжэней, в тех местах, где-то у Каменного хребта, жили мертвые цари древности…
– Хе-хе-хе! – рассыпался Хватко. – Раз уж мертвые, так скорее не жили, а, хе-хе, лежали!
– Погоди, Вадим! – оборвал товарища Костромиров. – Ну-ну, Борис Вадимович, продолжайте.
– Ага… Значица, при жизни те цари были вели-икими шаманами и могучими воинами и страсть сколько народу положили, своего и чужого. Рассказывают, что через колдовское искусство открылся им секрет посмертной жизни… Так что, даже когда души их уходили в страну предков, тела как ни в чем не бывало не портились, не гнили, а наоборот – ходили, кушали… ну, вот, как мы с тобой. И все бы ладно, только чтобы такое посмертие продолжалось, им обязательно требовалось есть человечье мясо. Много мяса! Особенно им почему-то нравилось кушать людские сердца. Оттого их так и прозвали – «Уносящие сердца»… И вот, что ни ночь, спускались те Уносящие с Каменного хребта и непременно кого-нибудь из местных, а то сразу нескольких зараз насмерть сгрызали… И чем старее они становились, тем охочее и жаднее делались до человечинки-то. Люди рисовали на крышах своих домов заклинания, вешали на двери и окна амулеты, совершали разные церемонии, чтобы, значица, отвратить зло, – все напрасно. Так что пришло такое время, когда от Уносящих сердца демонов вовсе не стало житья. Хоть собирайся да беги из тех мест! Многие так и поступили. И вот, когда окрестные фанзы вконец обезлюдели, Уносящие наведались во дворец к самому царю.
Было это так… Значица, однажды, в одну особенно жаркую и душную летнюю ночь, на бохайского царя, имя которого теперь уже никто не помнит, напали вдруг бессонница и страх. И вот, только-только пробили третью стражу, видит он, стоит в его спальне кривоногий старик с косматой бородой, голый и волосатый, а изо рта у него торчат два желтых клыка! Космач пристально посмотрел на царя – и тот понял, что не может пошевелить ни одним своим членом. Тогда страшный старик медленно-медленно подошел к кровати, на которой спала царица, и… как схватит ее за горло! Уносящий, – а то был конечно же он, – сорвал с женщины одежду и в мгновение ока с громким чавканьем обглодал до самых костей, а потом поднял ее скелет и высосал сердце, а заодно и все прочие внутренности. Царь с ужасом увидел, что рот у старика огромный, как корыто! Но тут первый луч солнца упал на лицо царю, оцепенение с него спало, он схватил меч и – вжик! – отрубил людоеду башку. Уносящий сунул свою отсеченную голову под мышку, выпрыгнул в окно спальни и гигантскими скачками унесся в сторону гор…
После этого случая бохайский царь, призвал к себе семерых сильнейших орочских шаманов-кара-камов, и отправился с ними к Каменному хребту. Там, в одной из глубоких пещер, они отыскали лежбище Уносящих сердца и обнаружили тринадцать нефритовых гробов, а в них – тринадцать спящих мертвецов, все с длинными седыми бородами и с царскими венцами на головах. Разгневанный царь самолично отрубил каждому людоеду голову, только это оказалось пустым делом – головы моментально прирастали обратно. Царь велел своим воинам разрубить проклятых колдунов на мелкие кусочки; воины так и сделали, и даже раскидали обрубки по всей пещере. Однако части тел Уносящих всякий раз сползались, срастаясь снова и снова. Тогда колдунов сбросили в воды находящегося в той же пещере Черного озера, а кара-камы, призвав на помощь всех ведомых им демонов преисподней, закляли тех живых мертвецов страшным заклятием, навеки заключив их нетленные тела на дне того пещерного озера. А чтобы Уносящие никогда уже оттуда не выбрались, повелел царь вход в ту пещеру крепко-накрепко замуровать, а после запечатал священными печатями девяти орочских родов. И еще распорядился, чтобы поблизости во все времена жили шаманы нашего народа, чтобы, значица, никого к той пещере не допускать. И было сказано, что Уносящие сердца до тех пор не смогут выползти со дна своего Черного озера, пока невредимы все девять родовых печатей; а печати останутся целыми, покуда живут на свете потомки всех девяти орочских родов… Вот такая легенда.