Затем с помощью пропаривателя он разобрал металлический свисток на две половинки и влажными руками поместил смесь в полости по бокам (каждая заполнилась примерно на четверть). Шарик свистка он заменил комочком наждака, после чего половинки аккуратно склеил. Оставалось вернуться домой, что он и сделал. Тетя по-прежнему не спала. Она потянулась было за свистком, но мальчик покачал головой и осторожно положил его на столик, ощутив на себе при этом несвежее дыхание Дебера. Уходя, мальчик улыбался сам себе: посмотрим, как сработает.
Наутро Дебер, как обычно, встал спозаранку и покинул дом с припасом еды, которую ему всякий раз к отъезду готовили женщины. В тот день до места новой работы ехать ему надо было восемьдесят миль, а потому, когда он поднес свисток к губам в последний раз, трехйодистый азот был сух как пыль, а комочек наждака в качестве примитивного взрывателя сработал вполне исправно, создав необходимое трение.
Мальчика, понятно, допросили, но он перед уходом из лаборатории все тщательно прибрал, а руки вымыл отбеливателем и сполоснул водой, чтобы удалить все следы использованных химикалий. К тому же у него было алиби: богобоязненные женщины все как одна побожились, что мальчонка весь предыдущий день был с ними, а ночью из дома не уходил, иначе б они его, знамо, услышали; что свисток Дебер несколько дней тому как потерял и убивался, где ж ему теперь такой достать: он же для него был как талисман с оберегом. Мальчугана продержали с денек в участке, для порядка накостыляли — не расколется ли, — а потом отпустили (и без него хватает нарушителей порядка, одних ревнивых мужей с обиженными работягами пруд пруди, не считая истинных злодеев).
А та бомбочка, что разорвала рябую физиономию, предназначалась именно Деберу, и никому иному, — да-да, умысел был в том, чтобы при взрыве больше никто не пострадал. Вот так-то. Подите теперь докажите, что это детских рук дело.
Дебер издох через два дня.
Народ поговаривал, что дышать после этого легче стало.
У себя в номере Луис рассеянно смотрел кабельные новости, где наряду с прочим сообщалось об обнаружении трех тел; всплыл в телевизоре и ошалелый Вирджил Госсард, смакуя свою минуту славы — с перебинтованной головой и засохшей, не смытой еще мочой на руках. Представительница полиции сообщила, что у оперативников есть след в виде старого «форда» (тут же последовало описание). Луис чуть насупил бровь. Машину они подожгли в поле западнее Аллендейла, откуда на север поехали уже на чистой «лумине», а на въезде в город и вовсе разделились. Как улике сожженному «форду» грош цена: так, набор железных внутренностей, вынутых из полудюжины других машин; одноразовое изделие, от которого не жалко избавиться. Настораживало, что их кто-то видел при уходе: чревато фотороботом. Опасение ослабло, хотя не рассеялось: представительница заявила, что в связи с происшедшим разыскивается темнокожий мужчина и как минимум еще одно неустановленное лицо.
Вирджил Госсард… Надо было, наверное, его убрать. Но если он единственный свидетель и знает только, что один из нападавших был черный, то беспокоиться особо не о чем. Хотя не исключено, что полиция разглашает не все; такую возможность необходимо учитывать. Лучше им с Ангелом какое-то время подержаться порознь… Эта мысль напомнила о человеке, который сейчас находился этажом выше. Думая о нем, Луис лежал, пока улицы вокруг не стихли, после чего вышел из мотеля и пошел пешком.
Телефонная будка стояла в пяти кварталах к северу, на парковке за китайской прачечной. Скормив автомату два доллара четвертаками, он набрал номер. Трубку взяли после третьего гудка.
— Это я. Надо будет кое-что сделать. Возле Огичи, на шестнадцатой трассе, за Спартой есть бензоколонка. Не заметить сложно, ее как будто телепузики раскрашивали. Там живет старик. Так вот, надо посоветовать, чтобы он хорошенько забыл тех двоих, что вчера у него заправлялись. Он поймет, о чем речь.
Он подождал, слушая голос на том конце провода.
— Нет, надо будет, я сам это сделаю. Пока просто убедись, что старик понимает, какие могут быть последствия, если он вдруг решит стать хорошим гражданином. Скажи ему, черви не различают между хорошим мясом и плохим. Затем найди пьянь по имени Вирджил Госсард, он теперь телезвезда местного розлива. Налей ему и расспроси, что он знает о недавно происшедшем. Что видел. Как справишься и вернешься, позвони. И проверяй сообщения всю следующую неделю — мне от тебя, возможно, еще что-нибудь понадобится.
На этом Луис повесил трубку, а салфеткой, которую держал в руке, вытер на аппарате кнопки. Опустив голову, он возвратился в мотель, а потом лежал без сна, пока шум проезжающих машин не стал совсем редким.
Так эти двое пребывали каждый в своем номере — порознь, но одновременно вместе, — толком и не думая о тех людях, что погибли прошлой ночью от их рук. Вместо этого каждый из них по-своему пожелал другу мира, и мир этот снизошел в виде недолгого, чуткого сна.
Однако для истинного мира требовалось жертвоприношение.
И у Луиса уже были на этот счет кое-какие мысли.
Далеко на севере упивался своей первой ночью свободы Сайрус Нэйрн.
Из Томастона его выпустили утром, отдав перед этим личные вещи в черном мусорном пакете. Старая одежда оказалась Сайрусу ни мала ни велика: заключение не отразилось на неказистом сгорбленном теле.
Он стоял снаружи, озирая тюрьму. Голоса в голове притихли, значит, Леонард был по-прежнему с ним, и Сайрус не чувствовал страха перед существами, которые, кучно обсев тюремные стены, взирали на него чужеумными темными глазами, пошевеливая крыльями, которые даже в сложенном виде казались несоразмерно огромными. Невольно потянувшись себе за спину, Сайрус представил, как у него самого вдоль скрюченного позвоночника взбухают желанные зачатки таких же огромных крыльев.
Сайрус вышел на центральную улицу Томастона и там в забегаловке, молча ткнув пальцем (мол, мне это и это), взял себе колу и пончик. На него уставилась парочка сидевших за соседним столиком, но под его взглядом тут же отвела глаза: кто он, было видно уже по черному пакету возле его ног. Ел и пил он быстро — за стенами тюряги даже простая кола и та казалась лучше на вкус, — после чего жестом потребовал добавки и стал ждать, когда забегаловка опустеет. Вот он остался один, не считая двух женщин за прилавком, бросающих исподтишка в его сторону взволнованные, как ему показалось, взгляды.
Вскоре после полудня в забегаловку зашел человек и сел за столик, что возле Сайруса. Он взял кофе, почитал газету и ушел, газету оставив на столике. Сайрус сделал вид, что его привлек заголовок, и перетянул газету к себе. Там среди страниц лежал конверт, который, чуть звякнув, скользнул ему в руку, а из нее в карман куртки. Оставив на столике четыре доллара, Сайрус поспешил выйти на улицу.
Машина оказалась неприметным двухлетним «ниссаном». В бардачке лежали карта и клочок бумаги с двумя адресами и телефонным номером, а также еще один конверт с тысячей долларов неновыми купюрами плюс ключи от трейлера, стоящего в парке под Уэстбруком. Адреса с телефоном Сайрус запомнил, а бумажку, согласно инструкции, смял, разжевал и проглотил.