Однако обеспечить себе ту жизнь, о которой Джи-Мэк грезил так болезненно страстно, можно было, только взяв на себя наркоту большой партией, а ему претила эта мысль. Поймают за хранение, он подпадет под уголовщину класса "А" — и пятнадцать лет автоматом.
Даже если повезет и у обвинителя не будет домашних неприятностей, он не будет страдать от простаты и спустит класс до "Б", то и тогда Джи-Мэку придется провести оставшуюся часть своих двадцатых за решеткой и отсылать куда подальше всех, кто попытается утешать его. Годами-то он будет еще молод, когда выйдет на свободу, но полгода тюрьмы состарили Джи-Мэка больше, чем ему хотелось, и он не верил, что сумеет прожить эти «от пяти до десяти» за решеткой.
Еще сильнее ему захотелось порвать с жизнью торговца наркотиками после одного случая. Какие-то опустившиеся наркоманы, похоже, выдали кого-то, кто был напуган тюрьмой даже больше, чем Джи-Мэк, и имя Джи-Мэка как-то всплыло на поверхность. Полицейские, однако, ничего не нашли. В соседнем полуразрушенном доме был старый камин, и Джи-Мэк прятал за расшатанным кирпичом свои запасы. Полицейские взяли его, хотя получили один пшик взамен своего ордера на обыск. Джи-Мэк знал, что у них на него ничего нет, поэтому сохранял спокойствие и ждал, пока они отпустят его. Ему понадобилось три дня, чтобы набраться храбрости и вернуться к тайнику. Буквально за пять минут он избавился от своих запасов, отдав их за полцены на улице. С тех пор он держался подальше от всей этой дури и нашел другой источник дохода. Если Джи-Мэк едва не вляпался в дерьмо с наркотиками из-за неосведомленности, то о «кисках» он знал все. Он получал свое и никогда не платил, по крайней мере не прямо и не наличными, но знал, что полно желающих платить. Черт возьми, он даже знал пару сук, которые торговали, но их никто не охранял, а такие женщины всегда находятся в уязвимом положении. Они нуждались в мужчине, который позаботился бы о них, и Джи-Мэку не потребовалось долго убеждать их, что он именно тот, кто им нужен. Ему только приходилось время от времени поколачивать одну из них, но не слишком сильно, остальные же смирились легко, осознав свою заинтересованность в нем. Потом умер старый сутенер Щедрый Билли, и часть его женщин попросились к Джи-Мэку, сильно пополнив его конюшню.
Оглядываясь назад, он не мог вспомнить, почему он все же взял к себе эту наркоманку Алису. Другие девчонки Щедрого Билли разве только травку покуривали, ну немного баловались кокаином, если кто-нибудь предлагал им или они, изловчившись, умудрялись обхитрить Джи-Мэка, хотя он и обыскивал их регулярно, чтобы свести воровство к минимуму.
Наркоманки — телки непредсказуемые, и один их вид мог отпугнуть от них. Но эта девица... Она была какая-то особая, этого никто не мог отрицать, но уже на грани. Наркотики уничтожали лишний вес, и ее тело впечатляло безупречностью форм, а лицом она чем-то напоминала тех эфиопских сук из модельных агентств. И вроде негритянка, да черты не столь откровенно негритянские, тонко очерченный нос и кофейный цвет кожи. К тому же с ней не расставалась Серета, мексиканка с легкой чернокожей примесью, которая была одной из лучших женщин Щедрого Билли. Серета и Алиса четко определили, что пойдут к нему только вдвоем, пришлось Джи-Мэку довольствоваться таким раскладом.
По крайней мере Алиса, или Ла Шан, как она называла себя на улицах, оказалась в меру сообразительна, чтобы понимать, насколько джонсы не любили метки и следы от уколов. Она всегда держала при себе запас жидкого витамина в капсулах и выжимала содержимое на руку, после того как кололась, чтобы скрыть следы. Он догадывался, что она кололась и в другие потайные местечки на теле, но это его уже не касалось. Джи-Мэка заботило только, чтобы отсутствовали явные следы уколов и чтобы она контролировала себя, когда ловила клиентов. У потребительниц героина было одно достоинство: они уходили в себя минут на пятнадцать, возможно на двадцать, сразу после укола, но уже через тридцать минут они оказывались готовы на все. Они даже почти могли сойти за нормальных девиц, правда, только до того момента, пока действие наркотика не начинало постепенно проходить и они не заболевали снова. Тогда уж их охватывал нестерпимый зуд, и они начинали нервно дергаться. Большей частью Алиса, похоже, контролировала свое пристрастие, но, взяв ее, Джи-Мэк был уверен, что эта наркоманка не протянет больше пары месяцев. Подтверждение его расчетов отражалось в ее глазах, в том, как глубоко эта жуткая зависимость проникла в нее, в том, как ее волосы постепенно белели. Но на ее внешности он все еще мог зарабатывать хорошие деньги какое-то время.
И именно так все и шло еще пару недель, но потом она начала утаивать от него заработок, и по мере усиления наркотической зависимости ее привлекательность стала исчезать даже быстрее, чем он ожидал. Люди иногда забывали, что дерьмо, проданное в Нью-Йорке, намного сильнее, чем где-нибудь еще: даже героин был приблизительно десятипроцентной чистоты против не то трех-, не то пятипроцентной где-то еще, например в Чикаго. Джи-Мэк слышал как минимум об одном наркомане, который прибыл в город из какого-то захолустья, уже через час по приезде прикупил зелья, накинулся на него и умер от передозировки через час.
Алиса хирела на глазах, поскольку дурь сильно сказывалась. Ради дозы она шла на все: Джи-Мэк выпускал ее к совершенному отребью, и она шла к ним с улыбкой, даже не интересуясь, наденут ли они резинки. Она отказалась от витамина, ведь он стоил денег, а на деньги покупались наркотики, и стала вводить иглу между пальцами ног и рук. Скоро — Джи-Мэк осознавал это — ему придется развязаться с ней, и она закончит жизнь на улице, беззубая, убивающая себя за десять долларов на мешках мусора у рынка на Хантс Поинт.
Тут этот старикашка появился, все курсировал по улице на своей тачке, и эта задница, его громила-водитель, замедлял ход и подзывал женщин. Он приметил Серету, она предложила ему взять и Алису, затем эти две шлюхи уселись на заднее сиденье с засохшим старым придурком и сами будто очумели. Но Джи-Мэк учел его вставную челюсть и не упустил случая воспользоваться ситуацией. Он переговорил и с водителем, которому четко объяснил цену, чтоб шлюшки не могли соврать ему, занизив улов. Водитель привез их через три часа, и Джи-Мэк получил свои деньги. Он обыскал сумки девиц и нашел по лишней сотне у каждой. Он позволил им оставить себе по пятьдесят, остальное забрал. Похоже, старикашке понравилось то, что девицы показали ему, поскольку он снова приехал через неделю: тот же выбор, та же договоренность. Серета и Алиса балдели, да и старик обращался с ними по-хорошему. Он угощал их выпивкой и конфетами у себя в Куинзе, позволял им резвиться в его большой старой ванне, давал им немного денег сверху, которые Джи-Мэк время от времени позволял им припрятать. В конце концов он не чудовище...
Все шло хорошо и легко, пока девицы не исчезли. Сначала они просто не вернулись от старикашки вовремя. Джи-Мэк не волновался, пока не пришел к себе. Спустя час, а то и два, раздался звонок Сереты. Она плакала, и он никак не мог успокоить ее настолько, чтобы понять суть дела, но постепенно она сумела сообщить ему, что какие-то люди нагрянули в дом к старикашке и начали с ним ругаться.
Девчонки были наверху в ванной комнате, приводили в порядок прически и накладывали косметику перед отъездом. Те типы начали кричать, требуя от старика какую-то серебряную коробку. Они говорили ему, что не уйдут, пока он им эту коробку не отдаст. Тут вошел Люк, водитель старика, и крики стали сильнее, затем раздался звук, который можно было бы принять за лопнувший баллон, если бы Алиса и Серета не провели столько времени на улице и не разбирались, где выстрелы, а где хлопки.