— Ты все время говоришь «он». Почему ты уверена, что это мужчина?
— Что мужчина, не уверена. Просто внутреннее чутье подсказывает.
— Ты думаешь, именно он убил Эшли?
— Да. Или он — сообщник того, кто убил Эшли. Не понимаю я причины всей этой цепочки событий. Единственное положительное в сегодняшнем происшествии — полиция, возможно, наконец проникнется серьезностью происходящего и засучит рукава.
Пейтон тяжело вздохнула и несколько мгновений молчала, погрузившись в какие-то свои горькие размышления.
В мягком освещении комнаты ее глаза были особенно прекрасны — глубокие зеленые колодцы.
— С тобой все в порядке? — ласково спросила я, кладя ей руку на плечо.
Мне вдруг вспомнилось: точно так же мы сидели однажды в тот год, когда жили в одной комнате. Рядышком, на кровати. И Пейтон точно так же была на грани слез.
Впервые в жизни ей дал отставку парень, в которого она была влюблена, а я пыталась успокоить ее.
Помню, она была в жутко подавленном настроении. И одновременно в ярости: рвала и метала, клялась, что «этот гад» еще когда-нибудь пожалеет, что променял ее на какую-то глупую вертихвостку… Думаю, так оно и вышло: «гад», наверное, сто раз пожалел о своем выборе, если хоть единожды видел, как Пейтон блистает на телевидении в разных кухонных шоу — безупречная умная красавица с аккуратным французским крендельком на затылке.
— Со мной все в порядке, — быстро произнесла Пейтон и резко встала, то ли случайно, то ли намеренно стряхнув мою руку со своего плеча. — Идем лучше вниз. Барашек будет как подошва, если мы не поторопимся его съесть.
Я хотела позвонить Джеку, но было неудобно задерживать общий ужин — и без того я причинила хозяевам столько хлопот. Ладно, позвоню Джеку сразу после ужина, думала я, спускаясь вместе с Пейтон в столовую.
Мы ужинали в малой столовой, которую Пейтон называла неформальной.
Вся «неформальность», на мой взгляд, заключалась лишь в том, что за столом могло уместиться не сто человек, а только восемь. А по чувству — то же: цепенящее ощущение, что ты самый дешевый предмет в этом царстве роскоши.
В изысканной отделке комнаты доминировал красный цвет. В центре стола стояла большая ваза с живописной горкой грейпфрутов, прерывая ряд серебряных канделябров с горящими свечами.
Клара отсутствовала. Прислуживали молоденькая горничная — та самая, что на прошлой неделе мыла окна на веранде, — и женщина постарше в поварском чепце. Если это действительно повариха, я ей не завидую: готовить для невероятно требовательной Пейтон — задача не простая. Или, говоря проще, сущая нервотрепка.
— Ну, немного пришли в себя, Бейли? — участливо спросил Дэвид, наливая бордо 1983 года в хрустальные бокалы, на которых играли отсветы горящих свечей. — Если вам что нужно — только скажите, все будет исполнено.
— Спасибо, мне уже лучше, — вежливо ответила я. На самом деле я чувствовала себя по-прежнему мерзко. — Было бы чудесно сегодня больше не вспоминать о происшедшем. Я хочу поскорее забыть весь этот кошмар.
— Не стесняйтесь своих неприятностей, — сказал Дэвид. — Мы все непритворно сочувствуем вам. Но вы правы, давайте наслаждаться пищей и вином и на время забудем о наших горестях.
Как и следовало ожидать, ужин удовлетворил бы любого гурмана.
На закуску — салат из эндивия с грушами, грецким орехом и сыром стилтон, который я успела полюбить, будучи туристкой в Лондоне. Главное блюдо — седло барашка с какими-то заморскими бобами и ломтиками жареного картофеля, пропитанного мятой, оливковым маслом и чесноком. Я честно пыталась воздать должное изысканным блюдам.
На протяжении ужина Пейтон была тише воды, ниже травы — не выпячивалась по своей всегдашней привычке, а держалась в тени и предоставляла мужу роль хозяина и главы дома.
Дэвид оказался мастером легкой застольной беседы. Он поговорил немного о рынке ценных бумаг, немного о политике и перешел к более существенным вопросам типа того, где лучше зимой играть в гольф: лететь ли в Калифорнию или предпочесть Карибские острова?
— Знаю, Трип, гольф не в твоем вкусе, — с добродушной улыбкой распространялся Дэвид. — Тебе подавай ощущения поострее. Ловить макрелей с быстроходной яхты. Или палить по голубям на пари. Или в Африке гоняться за львами, скача в джипе по рытвинам.
— Смейся! А твой гольф, извини уж меня, я считаю занятием пресным, — столь же добродушно возражал Трип. — Стариковское занятие. Гуляй себе по газону да мячик двигай. На ходу заснешь.
— Ты совсем как Пейтон, — рассмеялся Дэвид. — У нее тоже не хватает терпения для гольфа. Да, дорогая?
— Вообще-то да. Но когда я играю с тобой, радость моя, это совсем другое дело — чудо как приятно.
Я в основном помалкивала, перекладывая еду с одного конца тарелки на другой, чтобы не бросалось в глаза, что я почти ничего не ем. Про рынок ценных бумаг и гольф на Карибских островах мне сказать было нечего. Про политику я могла кое-что ввернуть, но только всерьез и употребляя совершенно несветские выражения.
Я исподтишка наблюдала за Дэвидом и Пейтон.
Славины опять казались идеальной парой. Вместе они смотрелись прекрасно — оба холеные, красивые, умные, живые. В разговоре один перехватывает тему другого; он готов завершить ее фразу, она готова завершить его фразу. Так и видишь их работающими в унисон во время приема в большой столовой: Пейтон развлекает гостей беседой, Дэвид откупоривает бутылку за бутылкой отменного бордо, нисколько не думая при этом о цене каждой. Чудесные хозяева чудесного дома…
Но как же быть с подслушанной мной ссорой Дэвида и Пейтон?
Как быть с тем, что сообщила об их предбрачных трениях свадебная координаторша?
Как быть с тем, что я сама видела сегодня за ужином, — чудесная пара, которая в светском отношении работает как часы и совершенно не работает как пара любящих друг друга людей?
За весь вечер я не уловила ни единого нежного взгляда, ни единого момента соприкосновения душ.
Последствия недавней ссоры? Или что-то похуже?
А может, разница в возрасте в итоге оказалась большим препятствием, чем они полагали вначале?
Так же исподтишка наблюдала я и за Трипом.
В отличие от всегда консервативно одетого Дэвида Трип позволял себе некоторые вольности, скажем, сегодняшний пиджак от Армани, с которым галстук просто не смотрится. Женщины, сколько я слышала, охотятся за вечным холостяком Трипом. Разумеется, не столько за ним, сколько за его состоянием. Но и сам он мужчина вполне привлекательный по любым стандартам. Синеглазый породистый шатен. Хоть ему и под полтинник, волосы густые, без седины и без залысин. Крупный нос нисколько не портит лицо, наоборот, придает мужественный вид.
А что нос сломан у переносицы — тоже не минус. Кто осмелится подумать, что такой мужчина сломал нос в пьяной драке? Такие мужчины ломают себе нос лишь каким-нибудь очень аристократическим манером — играя в регби за команду престижного университета или взбираясь на Эверест.