Линкс наклонился, чтобы лучше рассмотреть серию снимков, сделанных прошлым летом. Прежде всего в аэропорту Дубая, где камеры наблюдения засекли Делиля в момент бойкой торговли с офицером эмиратских спецслужб. Затем через несколько недель на ирако-сирийской границе в компании контрабандиста и служащего иракской армии, замаскированного под иракского шофера-дальнобойщика.
Именно тогда то, за чем охотились Шарль и его друзья, поменяло хозяина. Груз был спрятан в нефтяные бочки, которые перевозились на грузовике, тоже попавшем на снимок. Многочисленные крупные планы показывали эти самые бочки, так что Линкс догадался, что в них именно то, что он предположительно должен обнаружить. Однако его не удосужились — или не захотели — снабдить изображением их содержимого. Линкс ни секунды не сомневался, что фотографии этого груза существуют. Тогда чем вызвано подобное замалчивание?
Он откинулся на спину и закрыл глаза.
Около шестнадцати тридцати агент опять спустился в подвал и, приняв таблетку вирджила, вошел в камеру. Грубо отшвырнув Делиля в угол комнаты, что вызвало у того новый приступ судорожных подергиваний, он содрал с него наушники и мощной струей воды окатил пол в камере, а заодно и своего пленника.
Лишенный возможности видеть, голый и промокший ливанец дрожал от холода до самого вечера. Около девятнадцати часов Линкс снова поставил стол и стулья и приковал заключенного к одному из них. Он сажал Делиля в такую особенно унизительную и беспомощную позу при каждом допросе. Когда агент перерезал скотч, чтобы заменить его наручниками, Делиль попытался сопротивляться, но он был в крайнем нервном напряжении, истощен и вскоре затих. Изредка он издавал негромкие, сдавленные крики, заглушаемые концертной записью песни «Making plans for Nigel» группы «XTC». [106]
Тут Линкс оставил его еще на сорок пять минут, а потом вернулся с досье и бутылкой воды, на сей раз без примесей, и вернул заключенному возможность видеть.
— Простите моим коллегам некоторую грубость манер.
Он впервые заговорил по-французски. Спокойным, ровным голосом, слегка измененным из-за опущенного низко на лицо капюшона. Фонаря не было, Делиль сможет заметить его странно синий взгляд.
Ливанец ответил не сразу — ему необходимо было привыкнуть к новым условиям. Он уже даже не пытался спрятать свои висящие под толстым животом дряблые гениталии и просто разглядывал агента налитыми кровью, опухшими и тоскливыми глазами.
— I am hungry. [107]
— Извините за наручники, это требования безопасности. Как для вас, так и для меня. Хотите пить?
— Hungry.
— Позже. Вам надо попить. — Линкс подбородком указал на бутылку.
Пленный взял ее и, зажав между ляжками, неловко откупорил свободной рукой. Затем без малейшего колебания одним глотком выпил все содержимое. Когда он поднял руку, чтобы поднести горлышко ко рту, агент заметил длинное заскорузлое пятно, узкое и коричневое, идущее вдоль его бока до самой щиколотки. Он плохо отмыл Делиля.
Прошло несколько секунд; Насер шумно глотал.
В тот самый момент, когда он допивал воду, Линкс заговорил:
— Мишель Хаммуд. Вы родились… — Он несколько минут рассматривал родословную ливанца. — Ваши родители, младший брат и две сестры умерли в конце восьмидесятых, это так?
Делиль подтвердил.
— Что произошло?
— I am… Я очень… голоден. — Поскольку реакции не последовало, пленник продолжал: — Баллистическая ракета, не попавшая в цель… Мне холодно.
Он трясся на своем стуле.
— Именно после этого вы приняли другую веру?
— Я уже говорил.
— Не мне.
— Я должен… мне надо поесть.
— Чем скорее вы мне ответите, тем скорее поедите. — Линкс подождал. — Итак?
— Да, после этого я перешел в другую веру.
— Почему?
— Я был зол.
— И поэтому вы оказались в Париже? Потому что были злы?
— Где мы?
— Отвечайте на вопрос. Что вы делали в Париже в конце сентября?
— Кто вы? Где… где другой?
— Кто другой?
— Американец. Откуда вы? Кто вы? Я хочу другого!
Делиль занервничал, принялся ругаться, размахивать свободной рукой.
Линкс переждал этот всплеск эмоций, а потом равнодушно бросил:
— Он не придет.
Дрожь усилилась, но тишина восстановилась.
— Что вы делали в Париже в конце сентября?
— Я приехал по делам.
— Какого рода дела?
Молчание. Затем:
— Финансовым.
— На каких финансовых рынках вы работаете?
Молчание.
— Знаком вам некий Джафар?
— Нет.
— Он тоже обращенный. Какие отношения связывают вас с Лораном Сесийоном?
— Я не знаю этого человека… I don’t know him! [108] — Новый взрыв.
Линкс вынул из папки фотографию.
— Что же, очень жаль. — Снимок был сделан прошлой весной, Делиль и Сесийон вместе стояли у входа в мечеть Пуанкаре. Там были и другие подобные снимки. — Ваше молчание делает вам честь, но оно крайне неосмотрительно. Этот Сесийон… Вот он много говорит…
Ливанец остановившимся взглядом посмотрел на фотографии.
— Я хочу есть.
— Что вы делали в Париже в конце месяца?
Так продолжалось еще долго. Агент с неутомимой настойчивостью задавал одни и те же вопросы, сдабривая их лестью, намеками, обещаниями. Пленник постепенно слабел, его голос становился все менее уверенным. Через час наконец прозвучало долгожданное признание:
— Второй человек… он говорил… о моей семье. — Делиль стал заикаться, будто ему не хватало воздуха.
Линкс безмолвно созерцал свою жертву; складки жирного тела подпрыгивали при каждом слове.
— Он… вы согласны обеспечить безопасность моей семье? — Делиль сдался и просил о милости.
— Какой семье? Ведь все умерли?
Обезумевшие, растерянные глаза ливанца широко раскрылись.
— Мы позаботимся о вас, если…
— Моя жена в Австрии… мои дети. Это невозможно! Не умерли!
— У вас есть дети? — Тон по-прежнему был равнодушным.