Амель вернулась домой после восьми часов. В погруженной во тьму квартире было тихо. Она зажгла свет и сразу позвонила Ружару, горя нетерпением поделиться с ним своими находками.
На третий гудок ей ответил женский голос:
— Алло?
— Добрый вечер, могу ли я поговорить с Бастьеном?
— Тебя!
Глухой стук свидетельствовал о том, что трубка небрежно брошена на твердую поверхность. Амель слышала звук отдаленного разговора, но не уловила деталей; только тон, похоже, повышенный, а потом различила приближающиеся нервные шаги.
— Ружар. Кто говорит?
— Амель.
— А, добрый вечер. Что-то случилось?
— Вовсе нет. Я только что вернулась из Библиотеки «Франсуа Миттеран» и…
— Ты провела там весь вечер? — Казалось, журналист удивлен.
— Стейнер. Возможно, стоит им поинтересоваться.
— Я же сказал тебе, что это чепуха. Брось.
— Вы…
— Ты.
— Да, прости, ты… Ты уже слышал об организации под названием Общество оперативной обработки, управления и надзора?
— Чего?
— Это люксембургская контора, французским филиалом которой здесь, в Париже, на улице Риволи, руководит Стейнер.
— И что они делают в этой своей конторе? — Казавшийся раздраженным, Ружар задал вопрос ироничным тоном.
— Точно сказать трудно, но это имеет отношение к Министерству обороны, контрактам на вооружение и образование военных в Африке и других странах Ближнего и Среднего Востока. Я нашла всего две статьи с упоминанием об этом обществе.
— А, ну и где же?
— В Интернете. Кроме того, я порылась в документальных фондах библиотеки. Геостратегические журналы, откуда взяты эти статьи, существуют на самом деле. К тому же я достала фотографию Шарля Стейнера, сделанную в прошлом году. Он сфотографирован с офицерами армии Берега Слоновой Кости, и похоже, его это совсем не обрадовало.
Наступило долгое молчание. На другом конце провода Амель слышала дыхание журналиста.
— И что дальше?
— Ну, эта незнакомка, «Мартина», которая вам… тебе звонит и просто произносит это имя — Стейнер. И парень этот не блеф. Он мелькает во франко-африканском формировании. И возможно, где-то еще. Я подумала, что…
— Я уже объяснял тебе, что, возможно, это пустышка…
— Но…
— Дай мне закончить. Поскольку ты так за это уцепилась, пойди взгляни на передвижения этого Стейнера, посмотри, что он делает, кто к нему ходит. Если дело стоящее, будем копать. — Журналист сделал паузу, а потом продолжил: — А главное, не думай, что я тебе заплачу сверх условленного. Ты решила поиграть в великого сыщика — но это на твоей совести. Пока.
Он повесил трубку.
На пороге гостиной появился Сильвен:
— Ну что, как первый денек? Все нормально? — Он присел на диван рядом с Амель.
— Умопомрачительно. — Молодая женщина прижалась к мужу. Почти касаясь губами его уха, она прошептала: — А ты как?
— Устал смертельно.
— Неужели? — Пальцы Амель скользнули вверх по бедру Сильвена. — Непохоже.
02.10.2001
Около часу ночи Линкс вернулся в подвал. Освободившись от непромокаемого комбинезона и шлема, он прервал наконец какофонию, в течение нескольких часов терзающую слух Делиля.
Агент открыл камеру, и в нос ему ударил острый запах мочи.
Пленный скорчился на полу возле металлической двери. Он дрожал. Линкс пнул его ногой и остался доволен ответной реакцией. Внезапно охваченный приступом явно неконтролируемых спазмов, ливанец взвыл и несколько минут бился в страшных судорогах.
Чрезмерное беспокойство: знак того, что состояние пленного изменяется, как задумано.
Пульс быстрый и ровный.
Не обращая внимания на крики и запах испражнений, агент на некоторое время задумался о следующем этапе. Накануне они трижды имели продолжительную беседу, каждый раз по полтора часа; допрос прерывали паузы разной продолжительности. Исключительно по-английски, чтобы немного усложнить задачу. Линкс мог сразу продолжить с того места, где они остановились. Они не слишком продвинулись. В какой-то момент Делиль принял решение молчать. Почти. Это не было ни удивительным, ни чреватым осложнениями.
На данный момент.
Начавшаяся между ними игра требовала скорее терпения, нежели большого ума. Многосоставный прием, проведенный с помощью многих одновременных действий, противоречащих и дополняющих друг друга. С одной стороны, установление доверительных отношений, которые понемногу приведут Делиля к «добровольной» выдаче требуемой информации. Как ни странно, но первое, с чего все началось, это фаза дестабилизации.
Так что Линкс сразу дал понять своему пленнику, что много о нем знает, но не стал раскрывать ни глубины, ни подлинного источника своих сведений. Он ограничился тем, что в некоторых фразах очень кстати упомянул кое-какие детали, чтобы усугубить беспокойство Насера и точнее определить для себя его человеческие качества.
Чтение предоставленной спецслужбами биографической справки дало несколько поводов для интересных соображений. Первоначальные впечатления агента подтвердились с первых же разговоров. Потеря семьи в Ливане оставила в жизни Делиля чувствительную пустоту, удвоенную неутолимой жаждой мести. На этой психологически благоприятной почве выросла сильная потребность в сопричастности и признании другими. Побуждаемый огромным эго, ливанец жаждал блистать и чувствовать свою значимость.
Теперь Линкс принялся препарировать его. Для начала он легкими штрихами обрисовал «достоинства» своего пленника, а затем «удивился», что его так «подставили», подвергнув риску работы с «необстрелянными любителями». Далее последовали разоблачения, посеявшие сомнение в душе Делиля.
Предательство, грубая ошибка его братьев, каждый период бездействия — все это послужило благоприятным предлогом для бесконечных расспросов, несмотря на то что со своим мучителем ливанец сохранял вызывающий вид. Он пытался расставить агенту ловушки, задавал вопросы, оскорблял его. Безуспешно. Линкс только отмахивался от этих расспросов и оскорблений, обращался с ним «корректно», кормил и заставлял пить.
Очень неравномерными дозами и через неравные промежутки времени.
Вскоре наступит момент перестроить их отношения и дать понять, что существует достойный выход, что его готова принять другая «семья».
Но прежде предстояло отшлифовать другой процесс: распада личности. Делиль должен совершенно сломаться, чтобы благодарно принять предложение, разрушающее его представления о чести. Такова цель лишений, которым он подвергался. Утрата чувственных и временных ориентиров. Усталость, холод, наркотик, голод, жажда, пресыщение, боль, отдых, дискомфорт, комфорт, отказ, отвращение, постоянно сменяющие друг друга.